Читать книгу "Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки - Владимир Коваленко"

Разумеется, настоящий чай ему по карману, как бы ни вздували цену спекулянты. Но он не купит ни унции! Блокадопрорыватели должны таскать хинин, а не чай, хлороформ, а не духи. И пушки вместо шляпок и корсетов.

Горацио ла Уэрте легко было так думать и говорить: в доме лишь одна незамужняя девица, да и та носит траур по жениху, что так и не бросил разработанную отцом невесты четырехдюймовку. Сначала ядра, потом гранаты, потом картечь — там дошло до револьверов и банников. Потом — письмо. «Он был одним из людей, составляющих славу нашего корпуса…»

Теперь все женщины в этом доме носят темные цвета. А мужчины щеголяют в сером. Старшего сына, правда, давно не видали — его броненосный таран безвылазно застрял в Северной Виргинии. Зато младший служит здесь же, в Чарлстоне. Броненосец «Пальметто Стэйт» — маленький, но не раз прогонявший с рейда куда больших противников. Сегодня он в море. Спрятался за руинами форта Самтер, ждет — не попробуют ли северяне вновь загородить фарватер набитым камнями брандером?

— Что пишу-ут? Ну, кроме геттисбергского посла-а-ния?

— Что нам следует увеличить ввоз втулок и шпинделей для хлопкоочистительных машин и ткацких станков. Как будто мы не можем изготовить все, что нужно, здесь! Ввозить нужно руду, испанцы на Кубе продадут охотно. Да и вообще — скоро у нас не будет достаточно людей для обслуживания его величества Короля Хлопка… Ну, разве в части, касающейся пироксилина. Берта, ты слушаешь?

— Конечно, па-а. Ты в церковь пойдешь?

— Нет. Я молюсь за чертежами.

— Знаю. Солдаты в Мэриленде должны поминать тебя добрым словом, а не проклинать на чем свет стоит…

Поцеловала в щеку и исчезла, оставив странный аромат, в котором запах персиковой воды мешается с пороховой гарью.

Человек за чертежной доской печально улыбается. В нынешнем Чарлстоне от пушечного дыма не убежать. Почти каждую ночь со стороны моря гремят тяжелые голоса орудий, и у каждого — имя.

Вот тяжело, солидно басит Далгрен, разом и командир эскадры, и ее основное оружие. Размеренно и натужно ахает Родмэн, заходится скоротечной чахоткой батарея полевых Наполеонов.

А вот… этот голос он узнает среди тысяч — как ласковый шепот жены, как задорное пение дочери, как руку сына на плече. Смуглая красавица вороненой стали — семидюймовка Уэрты! Его детище. Его слава. Гордость батальонов тяжелой артиллерии. Черноглазка Уэрта, леди Уэрта. «Пушка, которую не разрывает». Если за ней нормально ухаживать, конечно.

А за окном — новый отрывистый хлопок. В беседу вступил Армстронг. Пока эта сильная рука борется на стороне защитников, но скоро ситуация переменится.

Большое сражение на востоке, с которым было связано столько надежд, выиграно. И что вместо признания Европой? Сначала британский посол рекомендует всем подданным короны покинуть территорию Конфедерации, а потом — война!

«Поддерживайте слабейшего, и пусть они убивают друг друга как можно дольше!». Джентльмен не может руководствоваться таким подлым правилом. Так что обмануть Юг оказалось просто… Ничего. Скоро господину Армстронгу ответят другие пушки. В Балтиморе взят неплохой задел отливок для гладкоствольных орудий. Высверлить, нарезать, стянуть сверху двойными обручами — и выйдет отличное средство от янки! А там заработают рудники в Джорджии и Флориде, пойдет металл…

Мечты. Сейчас нужно закончить схему нарезки трофеев. Составить инструкцию, чтоб местные разобрались. И, прихлебывая чай, взяться за сладкое: доработку очередной адской машинки, изобретенной на Севере.

Не то чтобы совсем новой. Один кентуккиец, Уильямс, уже впихнул армии похожую скорострелку. Она работает очень неплохо — пока не перегревается. Потом от жара затвор клинит.

Если верить письму Джеба Стюарта, сопровождавшему странный шестиствольный агрегат, генерал успел оценить новое оружие — проклятая штуковина встретила его кавалеристов на одной из улиц Нью-Йорка ливнем свинца. Ни свернуть, ни отступить, а в лицо метет виргинская метель, только не снегом, а смертью. Кто успел — валятся на мостовую, прячутся за парными тушами лошадей. Голову не поднять!

Иные высовывали карабин, стреляли вверх не целясь. Голоса тонули в грохоте адской кофемолки, в чавканье рвущих лошадиную плоть пуль. Сколько продолжался этот кошмар? Им показалось, что вечность.

И тут адскую штуковину заело! Не от жара — каждый из шести стволов работает в свою очередь и успевает достаточно остыть. Но огонь прекратился, кавалеристы смогли стрелять прицельно, и суетящийся вокруг замолчавшей машины расчет полег, так и не успев устранить неисправность.

Какую? Гадать бы да гадать, но Джеб, продемонстрировав истинно кавалерийскую быстроту мысли, велел главное — ничего в смертоносном механизме не трогать. Совершенно ничего! Как есть, укутать в полотняный чехол и отправить в Чарлстон. Еле успел! Вокзал рушился под огнем шестифунтовок ополчения штата, от порта наступала морская пехота… Пора было уносить ноги. Джеб, разумеется, унес. И теперь решительно требует: «Хочу такую кофемолку! Только чтобы ее не заедало».

Усталый человек в серой форме — по рукаву извивается капитанский галун — вновь склонился над чертежом. Мечты об устройствах, заменяющих полки стрелков, — хорошо. Но армии нужней полсотни восьмидюймовок…

Когда Берта-Вильгельмина ла Уэрта идет в церковь — чин-чином, с двумя черными служанками позади, — все мужчины оглядываются. Красавица! Правда, большинство кавалеров ограничиваются констатацией этого факта. Берта их волнует столько же, сколько прекрасная статуя в парке. Слишком уж классическим вышло лицо, в котором жгучая яркость черт отца смягчилась спокойными, обещающими мир и уют чертами матери. Если бы ей достались и золотые волосы — в глазах южан она превратилась бы в богиню… даже в траурном наряде. Да что там — особенно в черном! Но судьба не стала спорить с природой и припомнила роду ла Уэрта, некогда промышлявшему гарнизонной службой, а потом торговлей крокодиловыми кожами, женитьбы на индианках. Впрочем, в индейской крови Конфедерация ничего дурного не видит. Пять цивилизованных племен — люди вполне приличные. Двое, чероки и мускоги, заседают в конгрессе. Один из них отличный инженер, до войны строил мосты. Другой — юрист. На Западе воюет чероки — полковник. А сколько еще краснокожих джентльменов — плантаторов, промышленников, врачей… И конечно, солдат. Хороших солдат, что не раз спасали свою армию от полного разгрома. Так что стыдиться тут нечего.

Вот и церковь. Со школы ничего не поменялось: скамья жесткая, проповедь нудная. Спать хочется! Отец-то сидит за чертежами, а требовать в секретари мужчину — и тем более офицера в адъютанты, — счел непатриотичным.

Пришлось Берте день-деньской бумаги разбирать. Ничего, приладилась. Тут ведь всего-то и надо — немного подумать. Например, рабочие жалуются на размер положенного от правительства жалованья. Почему? Дороговизна! За лето цены поднялись куда-то в заоблачную высь. Подруги шутят — идешь на рынок с корзинкой денег, а возвращаешься с кошелем продуктов. Значит, нужно писать письмо военно-морскому секретарю, мистеру Мэллори. Отец подпишет. Последние полгода он и не читает ее бумажную стряпню. Зато льет пушки! А откуда выцарапан пошедший на них металл, ему знать вовсе не обязательно. Он ведь может и пожалеть другие заводы… А зря. Пусть приспосабливаются. А не могут — добро пожаловать в фирму.