Читать книгу "Украденные воспоминания - Екатерина Островская"

Грановский открыл глаза и услышал разговор в коридоре. Кто-то пришел. Дверь открыла мама, а он даже не услышал звонка. Хотя, вероятно, именно звонок его разбудил. Максим поднялся и вышел в прихожую. Увидел мужчину в очках и белом халате.

— Добрый день, — улыбнулся ему врач, — как хорошо, что вы вернулись.

— Я ему вчера все про тебя рассказала, — призналась Надежда Андреевна. — Сказала, что ты хороший, но тебя злые люди оговорили.

— Ну, пройдемте в комнату, — повернулся к пациентке врач. И специально для Максима добавил: — Сегодня вы, Надежда Андреевна, выглядите лучше, но все равно лишний раз не вставайте. Сейчас я осмотрю вас и сделаю укольчик, чтобы было еще лучше.

«Доктор общается с ней как с ребенком», — подумал Грановский. И тут же удивился, сообразив, что именно так и сам говорил с матерью в последнее время. Не спорил, слушал все, что она рассказывала, вполуха и со всем соглашался.

Он хотел уже вернуться в свою комнату, как в коридор выглянул врач. Увидел его и вышел. А оказавшись рядом, шепнул:

— А вот как раз вы неважно выглядите. Сердце не беспокоит?

Максим покачал головой.

— Нет.

Но тут же вспомнил, как недавно, сразу после возвращения домой, сдавило левую сторону груди, и признался:

— Может быть, немного. Очень неприятное ощущение.

— Тогда дождитесь меня, не уходите никуда. Закончу с вашей мамой, а потом осмотрю вас.

Грановский вернулся в свое кресло. Снова включил телевизор. Прощелкал российские каналы, остановился на канале новостей «CNN» и увидел девушку с развевающимися на ветру волосами. Девушка улыбалась застенчиво, и ее улыбка была похожа на улыбку Наташи Пешковой. Максим подошел почти вплотную к экрану и посмотрел внимательно. Это и в самом деле была Наташа. Он схватил пульт и увеличил громкость.

— Все сотрудники, работавшие в фонде, были простыми, скромными и честными людьми, которые посвящали свой труд не наживе, а служению отечеству. Они хотели лишь процветания своей страны и роста благосостояния всего народа. Но родина-мать оказалась злобной мачехой. Теперь мои друзья и коллеги в тюрьмах, где подвергаются унижениям и пыткам. Я отделена от них не только тюремными стенами, но и океаном, я нахожусь среди благожелательных и отзывчивых людей и, к сожалению, ничем не могу помочь им, униженным и оскорбленным, ожидающим вынесения несправедливого и жестокого приговора…

Наташа грустно улыбнулась, а камера показала набегающую на берег волну. Сюжет закончился.

— Кто это? — прозвучал за спиной Грановского голос врача.

— Не знаю, — пожал плечами Максим, — какая-то американка. Но я не понимаю по-английски.

— Красивая девушка, — оценил врач. — Тут и без английского языка все ясно. Чем-то похожа на актрису Джейн Биркин. Помните такую?

Грановский снова пожал плечами.

— Раздевайтесь до пояса и ложитесь, — приказал врач, — я быстренько осмотрю вас. Если появятся какие-то сомнения, вызову бригаду с кардиографом. Надеюсь, не будете возражать?

— Не буду. Ведь это ваша работа.

— Да, это моя работа, — повторил доктор.

Он достал из саквояжа стетоскоп, начал прослушивать грудную клетку Максима. Посчитал пульс.

— Ого! — удивился. — Сто двадцать. Даже сто двадцать пять. Что это вы, батенька?

— Давление будете измерять? — спросил Грановский.

Врач на секунду задумался:

— Нет, я спешу, у меня до конца дня восемнадцать вызовов, а сюда просто по пути завернул. Но сделаю вам укольчик, точно такой же, как вашей маме. Вы поспите немного, а потом проснетесь и будете как огурчик. Мой вам совет: больше отдыхайте, спите. Можно почитать хорошую книгу. Никаких телевизоров, компьютеров… Если вдруг… Если вдруг что-то, — повторил врач, — сразу вызывайте неотложку.

— Надеюсь, не придется, — улыбнулся Грановский.

— И я надеюсь, — кивнул медик.

Затем достал из саквояжа пакетик с ампулами и одноразовый шприц.

— Нет, пожалуй, эта девушка посимпатичнее Джейн Биркин будет, — произнес он и сделал укол.

Доктор начал собираться, а Максим надел рубашку. Вдвоем вышли в коридор.

— Не болейте, — пожелал врач перед расставанием и шагнул за приоткрытую Грановским дверь.

Оставшись один, Максим пошел обратно в комнату, но потом вернулся к себе и остановился возле двери маминой комнаты и прислушался. Никаких звуков не доносилось. Тогда он приоткрыл дверь и заглянул. Надежда Андреевна спала, и Максиму показалось, что мама улыбается во сне.

Делать было нечего, а читать не хотелось. Но все равно Максим покрутил головой в поисках пульта — вдруг повторят сюжет с Наташей? Пульт лежал на диване. Максим подошел, наклонился, чтобы его взять, и внезапно почувствовал, как закружилась голова. Закружилась так сильно, что уже и ноги как будто отнялись. Пот выступил на лбу, а левую сторону тела пронзила боль. Не было ни сил, ни возможности крикнуть и просто вздохнуть. Он не сел, а упал на диван, постарался вытянуть ноги и услышал, как упал, ударившись о пол, пульт. Максим все вытягивал ноги, словно пытался что-то достать ими, к чему-то хотел прикоснуться. Он готов был закричать от невероятной боли и вдруг понял, что быстро-быстро перебирает ногами, как бы стараясь убежать от нее. И тогда ему стало ясно, что ничего уже не будет, мир, который он знал, уже исчезал, еще несколько мгновений — и его, Максима Грановского, тоже не будет…

Надежда Андреевна открыла глаза, увидела вечернее небо за окном и посмотрела на часы. Седьмой час. «Скоро должна прийти Лариса», — вспомнила женщина, — и произнесла вслух:

— Какая же я дура… Ведь Максим вернулся!

Она поднялась и прислушалась к тишине. Потом вышла из комнаты, увидела распахнутую дверь другой комнаты, заглянула туда: Максим спал на боку, подложив правую руку под левый бок.

— Спишь? — спросила она, но не услышала ответа.

Она открыла дверь шкафа, достала с полки большой шерстяной плед. Подошла к дивану и укрыла пледом сына. Максим лежал неподвижно, и рот его был приоткрыт. Надежда Андреевна улыбнулась.

— Ты сейчас похож на себя маленького, — сказала мать, не задумываясь, слышит ее сын или нет. — Когда маленьким был, точно так же засыпал: на боку и с открытым ртом… Ты слышишь меня?

Максим не отозвался и не пошевелился. Надежда Андреевна наклонилась и легонько потрясла сына за плечо. Потом наклонилась, прислушалась к его дыханию. И ничего не почувствовала. Тогда взяла его за запястье, чтобы проверить пульс, и, едва коснулась руки сына, поняла все. Непроизвольно тряхнула эту руку и заплакала.

— Максимка, — попросила она в последней надежде, — проснись, сыночек! Не пугай маму!

Но сын молчал. А рука, в которую вцепилась Надежда Андреевна, была тяжелой и чужой.