Читать книгу "Истории дальнего леса - Павел Шмелев"

Мелкие изящные снежинки, нежно опустившиеся на них, заиграли переливами всех цветов радуги, ослепляя хорька Василия яркими бликами. Он с удовольствием наблюдал эту невероятную и прекрасную симфонию света, где ярко-синий отблеск сменял желтый и красный в нескончаемом калейдоскопе простого природного волшебства.

Хорек думал о простоте настоящей магии и реального чудодейства, а ворона все сидела на пеньке и глядела куда-то далеко-далеко взором, полным мечты и искреннего удивления. Казалось, что она увидела где-то там вдали то, что недоступно всем остальным обитателям Архипелага Сказок. А может быть, она просто вспомнила что-то из своей волшебной жизни или мечтала о будущем. Василий этого так и не узнал. Да и не надо это было ему знать, должны же остаться настоящее таинство и особая загадочность диковинного сна…

А снежинки, медленно кружа по замысловатым траекториям, тихо падали и падали вниз. Они то вдруг начинали кружиться, образуя странные хороводы, то просто устремлялись опускающимся занавесом в каком-то небывалом спектакле. Но одно было удивительно и необъяснимо — шел снег, а хорьку совсем не было холодно. И вообще зима в волшебном сне мало походила на обычную. Было удивительно спокойно на душе, и казалось, что это может продолжаться бесконечно.

Но тут мимо Василия пролетело нечто очень похожее на неуклюжую и крупную блестящесть, за пируэтами которой он едва успевал следить. Диковинное нечто крутилось с такой скоростью, что Василий даже и не понял, что это за чудище, залетевшее в его сегодняшний сон.

Когда существо немного притормозило, стало ясно, что это все та же ведьма с лихо развевающимися серебряными волосами. Ее облик не вызывал никаких аллегорий и мечтательного настроения. Была в ней природная весьма приличная пузатость, но двигалась ведьма удивительно свободно. Ее вращающиеся глаза остановились и уставились на оказавшуюся рядом белую хмельную ворону.

— Вот уж грусть-то и тоску навела всем своим безусловным добром и несказанно скучной моралью, — пробурчала неизвестно как вдруг оказавшаяся перед ними ведьма, уже успевшая сделать пару кувырков в воздухе. — И нужно Василию твое душевное добро с заунывной философией именно сейчас? Подумай сама… Ему бы, говоря между нами честно и откровенно, ума добавить практического. А у меня не то что добра, просто элементарной не припудренной вредности на всех вас, мечтателей, не хватает, вот что я скажу. Вот ведь какие дела, прилетают хмельные вороны цвета первого снега в Вестбинских горах да норовят еще и добра немерено с собой принести. И куда мне от вас всех, самозваных философов, поэтов и пушистых добролюбов-доброхотов-доброносов, деться!

Вдруг ведьма и ворона весело переглянулись, дважды моргнули одновременно и, дружно рассмеявшись, неожиданно полетели куда-то высоко вверх. Ведьма пропала, растворилась в небе, как будто ее и не было совсем. А белая и пушистая ворона быстро вернулась и, сделав небольшой круг над мордочкой Василия, закружила все его чувства в один хмельной круговорот. Потом она поправила перышки, хотела было что-то еще сказать про несомненное добро, но вдруг увидела рядом с Василием полузасыпанный снегом небольшой цветок с белыми лепестками. Он ей так понравился, что она решила его взять себе. Белая ворона подлетела к ромашке и недолго думая взяла ее в свой клюв. А затем стала мерно покачиваться из стороны в сторону в такт какой-то одной ей известной чужеземной манящей мелодии, напоминающей многоголосые тирольские песни сонных гор и цветущих долин, Пора ей было улетать из сна хорька Василия в свой собственный, тоже зимний и не менее красивый. Не могла же она долго гостить у Василия, надо было возвращаться домой. Ведь на самом деле она была забавным карапузом-зайцем весьма нежного в масштабах заячьего века возраста, с печальными глазами и огромными ушами, зайцем, который по какой-то доброй природной несуразности или другому капризу волшебного мира весь год оставался белоснежным и пушистым.

— Мне пора, — проговорила белая ворона. — Хорошо было в этом твоем чудесном зимнем сне, да знаешь, я не навсегда прощаюсь с тобой, смешной хорек со странным именем Василий. Думаю, мы еще увидимся. Нескоро только это случится, но непременно свидимся. Так мне хочется, значит, так и будет. Попробуй всем-всем нести добро.

— Так уж и всем-всем? И микробам тоже, инфузориям там всяким микроскопического размера и огромной вредности, и гадам ползающим. Это же будет калейдоскоп несуразности.

— Поверь мне: не будет ни несуразности, ни калейдоскопа. И есть на свете весьма приличные и воспитанные амебы. Да и микробы тоже — знаешь, иногда кажущееся на первый взгляд зло несет несомненное добро. Так часто бывает.

— Ты мне чем-то понравилась, белая смешная ворона-путешественница, несущая добро, — тихо сказал хорек Василий. — Передавай привет всем своим пушистым собратьям. Вот только я никогда не думал, что белые вороны летают стаей. Наверное, это справедливо и где-то, по самому большому счету, даже и правильно. Одной белой вороне везде сложно жить. Я тебе хочу подарить несколько строчек собственного сочинения, которые только что пришли мне в голову. Знаешь, есть у меня такая несусветная слабость — я иногда пишу стихи. Они приходят сами по себе, и настойчиво просятся наружу — ты не поверишь, но так у меня бывает. В этом стихе немного про тебя, твоих пушистых подруг, немного про диковинный и далекий город Париж. Есть такой в далекой от нас Европе. Знаешь, он мне снился много раз, хотя я и не был там никогда. Вот бы и мне туда попасть когда-нибудь! Ну да ладно, дело будущего. Это меня занесло по волнам нечаянных мечтаний, но вот только если тебе мое стихотворение понравится, можешь взять эти строчки с собой, мне совсем не жалко, послушай.

Василий задумался на минуту-другую, как бы подчеркивая необычную важность момента. Ему показалось, что установилась редкая тишина и он даже слышит, как снежинки, замысловато кружась и танцуя вокруг него и белоснежной вороны, медленно ложатся на землю и засыпают. Снежинки падали и падали, напоминая собою убегающие минуты, медленно, но неизбежно превращающиеся в прошлое…

А может быть, хорек Василий просто долго собирался с рифмами и мыслями. У поэтов так бывает.

Но вот он наконец выпрямился и, словно задумавшись о чем-то необычайно важном, таинственном и нездешнем, медленно и величественно прочитал несколько незамысловатых строчек из своего очередного вирша:

Говорят, весной в Париже

На бульварах опьяняет аромат.

Отряхнувшись от зимы, сняв лыжи,

Всякий пень весне французской рад.

Окунаясь в впечатлений море,

Стаи белых северных ворон

Ходят-бродят и, возможно, вскоре

Приземлятся в чей-то странный сон.

Постоят. Попьют вина из рога.

И умчатся хладный край стеречь.

Нелегка их дальняя дорога…

Не прощаемся, лишь говорю: до встреч!

— Хорошие строчки, даже и не ожидала совсем такого чуда. Не писали мне еще стихов. Беру их с собой в дорогу, — проговорила белая ворона и помахала Василию крылом. — Не грусти, Василий…