Читать книгу "... Ваш маньяк, Томас Квик - Ханнес Ростам"

Эпоха Томаса Квика завершилась.

Однако дело Томаса Квика продолжало жить своей жизнью на страницах газет, где доказательства и приговоры все больше оспаривались. Теперь даже полицейские, участвовавшие в расследованиях, начали выступать и рассказывать о своих сомнениях.

А в Сэтерской больнице сидел Стюре Бергваль и молчал, год за годом.

Когда я навестил его 2 июня 2008 года, его тайм-аут продолжался уже почти семь лет.

Почему замолчал Томас Квик? Действительно ли потому, что правдоподобность его показаний была поставлена под сомнение Лейфом Г. В. Перссоном и другими скептиками? Или существовали иные, скрытые причины?

Почему они признались?

Журналистом я стал довольно поздно, в тридцать семь лет. Однако вскоре мне удалось продать шведскому телевидению целый ряд историй для передачи о журналистских расследованиях «Стриптиз». Работа была увлекательная, энергия из меня била через край, и мне казалось, что все идет как по маслу. Скоро меня приняли на постоянную работу.

На самом раннем этапе мой интерес обратился к журналистике в области криминологии и права, и уже через пару лет мы вместе с репортером Янне Юсефссоном сделали материал, имевший такой успех, какой мне самому уже не превзойти. Речь шла о наркомане Осмо Валло, чья смерть случайно совпала по времени с одним событием: стокилограммовый констебль наступил на спину лежащему на земле в наручниках Валло. Однако, по словам ответственных судмедэкспертов, никакой связи между смертью Осмо Валло и действиями констебля обнаружить не удалось.

Наше журналистское расследование вынудило правовой аппарат провести еще две экспертизы тела Осмо Валло, которые установили, что смерть наступила в результате того, что констебль наступил ему на спину.

За репортаж об Осмо Валло мы с Янне Юсефссоном были удостоены Большой журналистской премии, кроме того, в мои первые годы работы журналистом я был награжден несколькими отечественными и международными премиями и дипломами.

Этот успех дал мне большую свободу действий на телевидении, где начальство стало воспринимать меня как постоянного поставщика выигрышных репортажей.

После десяти лет работы в качестве ресечера, когда я работал в одной команде с репортерами Юханом Бронстадом и Янне Юсефссоном, в 2003 году началась моя карьера репортера. Я начал ее самой политически некорректной и табуированной темой, какую только можно себе представить: серией репортажей по так называемому «делу Ульфа» — о мужчине, который, несмотря на то что он отрицал свою вину, был осужден на восемь лет тюремного заключения за сексуальное принуждение собственной дочери. После репортажа в программе «Миссия: расследование» осужденный потребовал пересмотра дела и, отсидев три года в тюрьме, вышел из зала суда оправданным.

Вероятно, именно это послужило толчком к тому, что сентябрьским вечером 2007 года зазвонил мой домашний телефон. Я услышал голос пожилого человека, который спросил, не я ли делаю репортажи для телевидения о старых делах. Он рассказал о волне пожаров («более пятидесяти пожаров») в Фалуне и его окрестностях, которые имели место в 1975–1976 годах.

Я подумал, что это сильно смахивает на всякие «ужастики», которые мне приходилось выслушивать в огромных количествах.

— В этих пожарах признали виновными целую группу детей и подростков, — сказал мужчина. — Я особо не думал об этом все эти годы, но сейчас, на склоне лет, это стало меня мучить. Поэтому я звоню вам, чтобы вы помогли мне восстановить справедливость.

— А именно?

— Дело в том, что человек, устроивший все эти пожары… это был я…

У меня волосы на голове встали дыбом. Я понял, что не смогу устоять перед соблазном узнать, правду ли говорит этот человек.

— О’кей, я готов найти решения суда и прочие материалы о тех пожарах, чтобы проверить ваши рассказы. Как я могу с вами связаться?

— Никак, — ответил мой анонимный собеседник. — У меня дети, я живу вдали от Фалуна и не намерен раскрывать свое имя.

— Вы всерьез думаете, что я собираюсь потратить несколько недель работы, чтобы «помочь вам восстановить справедливость», даже не зная, кто вы?

— Я позвоню через две недели. Если вы прочтете материалы по тем пожарам, то сможете задать мне контрольные вопросы. Обещаю, что вы убедитесь — я действительно «пироман из Фалуна».

Все вышло так, как и сказал анонимный абонент. Он снова позвонил через две недели, и во втором нашем разговоре я на основании прочитанных мною к тому времени решений суда и газетных статей задал ему несколько вопросов, на которые он с уверенностью ответил.

Существовала только одна проблема: из десяти подозреваемых юных поджигателей, допрошенных полицией, девять сознались в своем участии. Дело было расследовано, закончено и закрыто. Однако неизвестный продолжал упорствовать: подростки невиновны.

Я разыскал всех до единого и услышал от каждого один и тот же рассказ — что никакого отношения к пожарам они не имели и что вся эта история с пироманией испортила им жизнь. Их посадили в следственный изолятор, подвергали суровым допросам. Следователь, ведущий допрос, отказал им в возможности пригласить адвоката и позвонить родителям. Но если они признаются, их отпустят. Они признались.

Подростки признались, чтобы вырваться из невыносимой ситуации. Однако их признание стало основой для решения социальной службы — они оказались в детских домах. Во взрослом возрасте они скрывали эту часть своего прошлого от своих детей и супругов. Мое появление и попытки снова разбередить старые раны привели их в отчаяние. Большинство из них категорически отказалось участвовать в съемках репортажа.

Губб Ян Стигссон освещал охоту за пироманом из Фалуна в 1975–1976 годах и написал по этому поводу бесчисленное множество статей. Когда я входил в его кабинет в «Дала-Демократен» ясным январским днем 2008 года, в голове у меня не было и мысли о Томасе Квике.

Губб Ян Стигссон сидел за своим заваленным бумагами столом, забросив на него ноги в деревянных башмаках и заложив руки за голову. Он не поднялся, чтобы поприветствовать меня, а лишь сухо кивнул на стул для посетителей по другую сторону стола. На стуле громоздились пожелтевшие кипы газет, пролежавшие там, казалось, не один год.

Я оглядел необрамленный пожелтевший диплом, висевший на одинокой скрепке над черной шевелюрой Стигссона.

«Большая премия Клуба публицистов 1995 года.

Награждается Губб Ян Стигссон за интенсивную и терпеливую работу в качестве репортера криминальной хроники в течение 20 лет».

Когда мы закончили с моим делом, касавшимся пиромана из Фалуна, Стигссон устремил на меня пристальный взгляд карих глаз.

— Мы должны вместе разоблачить врунов, которые распространяют всякую чушь о Томасе Квике, — предложил он на своем певучем диалекте. — Те, кто утверждают, что Квик лжет, просто не в курсе дела.