Читать книгу "Потому что - Даниэль Глаттауэр"

— Все в порядке, — сказал я им, загородив ее собой. — Это ее работа.

Мона просияла. Она вспотела от напряжения. Сейчас у нее во рту была жевательная резинка, а челюсти ходили, как у лошади. На висках надувались жилы.

Мона села напротив меня и склонилась над столом. Между второй и третьей пуговицей слишком тесной блузы, не столько прикрывающей, сколько подчеркивающей ее пышные формы, я мог (или должен был) видеть грубый сетчатый бюстгальтер, выгодно контрастирующий с нежной кожей. Меня не удивило бы, если бы Мона позволила мне за несколько снимков до самой моей смерти ежедневно трогать ее грудь. Фотографии должны удвоить стоимость самой Моны как журналистки. Уже одно это многое говорит о ее профессии.

Тем не менее она не остановилась на достигнутом.

— Ян, — заговорщически прошептала она, приближаясь ко мне.

Я дышал запахом ее пота, а она гипнотизировала меня взглядом. Как подозреваемый в убийстве я возбуждал ее еще больше.

— Ты ведь все это разыграл, Ян?

Я тряхнул головой.

— Готовишь грандиозный репортаж о жизни в тюрьме?

— Нет, — ответил я.

— Что же тогда? Откройся мне, Ян, — умоляла она.

Мне стало жаль ее.

— Мне, Ян, и никому больше…

Мона ведь всего лишь делала свою работу.

— Ты гей, Ян? Разве ты гей? Ведь нет, — продолжила она, все ближе наклоняясь ко мне.

Теперь ее грудь лежала на столе. Мне было неудобно перед тюремными охранниками: что они обо мне подумают?

— Ты можешь написать, что я признал себя виновным, — произнес я. — В конце концов, кто-то должен объявить об этом.

Полицейские как будто ничего не слышали. Они демонстративно поглядывали на часы и зевали. Мона застыла с открытым ртом.

— Это безумие, Ян, — прошептала она. — Я никогда такого не напишу. Кто мне поверит? Меня немедленно уволят.

Я вымученно улыбнулся.

Это было самое трагичное в моей истории. Какое там убийство, когда Мону Мидлански могут уволить, в то время как она должна делать карьеру! Я пожал плечами. Мона склонила голову и прижалась к столу так, что ее груди наполовину вывалились из бюстгальтера. Я не мог оторваться от того, что увидел. Еще немного, и я бы захотел ее. Любовь и смерть, отвращение и сексуальное влечение расположены в крайних точках жизненного круга. Иногда они подходят друг к другу слишком близко, можно сказать, стоят спина к спине. И тогда им остается только развернуться и слиться в единое целое.

— Ты убийца? Ян, не молчи, — сказала Мона почти ласково и вдруг выпрямилась.

Разговор снова вошел в официальное русло. Охранники словно очнулись и опять обратили на нас внимание. Каждый посмотрел на свои часы и постучал пальцем по крышке циферблата. Я не стал возражать: действительно пора.

— А ты хитрец, — усмехнулась Мона, отблагодарив меня на прощание поцелуем в щеку.

Это было лишним.

10 глава

Вот уже неделю как о моей чемпионке по прыжкам в воду не было ни слуху ни духу. То что она проигнорировала приглашение на чашечку кофе в мой президентский люкс, меня не удивило: терять работу, вероятно, в ее планы не входило. Однако паузы между нашими допросами стали непозволительно долгими, а она мне ничего не объясняла. Снова и снова я читал во взгляде моего «дворецкого», что сегодня мне рассчитывать не на что. Сначала я по нескольку раз в день спрашивал о ней. Потом решил сдерживаться. Я слишком уважал свои чувства к ней, чтобы демонстрировать их без необходимости. Вскоре мне пришло в голову, что Зеленич могли отстранить от дела, и меня охватил ужас. Она не оставила мне никакой возможности бороться за нее. В то же время она должна была понимать, что самое тяжелое в моем положении — ждать неизвестно чего. «Такая у нее, наверное, теперь тактика, — утешал я себя. — И пока она играет со мной, я не потеряю ее».

Ответ Алекс окончательно разбил мне сердце. «Я понимаю, что ты хороший человек, Ян, — писала она. — За тридцать лет своей жизни я не встречала лучше. Именно поэтому я не могу простить тебе того, что ты со мной делаешь. Хотя бы потому, что это не укладывается у меня в голове. Твоя загадочная история каждый день обсуждается в газетах. Я не решаюсь включить телевизор, чтобы снова не увидеть на экране твое лицо. Все в недоумении. У тебя много друзей, Ян! И они постоянно звонят мне. Они ошеломлены случившимся. Многие плачут, и я вместе с ними. Михаэла, Геральд, Беньямин, Дорис. Неужели ты забыл о них? Я перестала брать трубку. Других тем для разговоров у нас просто не существует. Никто не считает тебя преступником. И то, что ты до сих пор сидишь в тюрьме, сводит нас с ума. Я хочу тебя видеть, Ян, но у меня совсем не осталось сил. Твоя Алекс.

P. S. Грегор переехал ко мне. Я сдалась. Без него мне не встать на ноги. Ты нужен мне, идиот! Тебя нет — и все идет не так».

Я не мог плакать: боль выжгла мне глаза. На дворе еще было темно, но мне надо было срочно наружу. Разносчик пищи раздобыл мне разрешение выйти на свежий воздух. Правда, перед этим он ныл целый час, уговаривая меня отложить прогулку.

Мне хотелось сделать десять больших кругов: мимо гаража, вниз, к котельной, вдоль так называемой берлинской стены, потом в сад, мимо небольшой столярной мастерской, и назад. Все это время мой охранник будет курить в раздевалке. Он доверял мне, как и все остальные здесь.

Дистанция в несколько раз превышала мою обычную дневную норму. Я обогнул гараж и побежал к Алекс, которая до сих пор стояла на лестнице, прислонившись к дверной коробке. Я снова падал в ее объятия, гладил светлые волосы, словно мы с ней решили еще одно мгновение принадлежать только друг другу.

Возле сада, похожего сейчас на кладбище, мне в лицо ударил порыв холодного ветра. Это был привет от Делии. Теперь я пробегал свою первую с ней зиму. Тогда за окном мело, а мы с ней забрались в постель и целовались. Никакой мороз не страшил нас. Наша любовь казалась нам устойчивой к холоду, а мы — созданными друг для друга. Зима могла длиться вечно.

В котельной горел свет, и я представил, что меня ждет там Хелена Зеленич. «Кофе готов», — скажет она, кладя мои ладони себе на бедра. И это были не какие-нибудь пустые фантазии. Мы стояли одни в тесной комнатке. Я чувствовал ее наполовину обнаженное тело и больше не мог себя сдерживать.

Приключение оборвалось внезапно. Когда я восьмой раз пробегал мимо котельной, свет в окошке уже погас. Мне показалось, что я слышу голоса. Вероятно, это всего лишь мои собственные хрипы повисали в ноябрьском воздухе. Я ускорил темп, и они усилились. Теперь они приближались ко мне. Я никогда не принадлежал к числу тех, кто разворачивается, ощутив опасность. При всей моей трусости я был для этого слишком неповоротлив.

На полого спускающейся тропинке сада почву под моими ногами поглотила темнота. Внезапно я обо что-то споткнулся. Потеряв равновесие, ударился о бетон, вероятно налетев на берлинскую стену. Вскоре я сообразил, что произошло, хотя еще некоторое время отказывался в это верить.