Читать книгу "Дети Робинзона Крузо - Роман Канушкин"

* * *

Тогда, да и позднее много о чем никто не сообразил. И если с диких пляжей, где проходили лучшие месяцы Плюшиного детства, и можно было увидеть домик, построенный немецкими военнопленными (например, если случайно обернуться), то легкая тень, вроде бы вставшая над ним, быстренько рассеивалась. В ближайшие четыре года Миха не увидит во сне Маму Мию. Она словно ушла из его головы, став, как и для всех, обычной городской сумасшедшей. Словно ждала чего-то.

Миха-Лимонад смотрит (а что ему остается?): она действительно ждала, когда он затащит сюда, в любимый городок детства, где проходили летние месяцы, своих лучших друзей. Любовь одаривает нас множеством уязвимых мест...

Сам отдашь! Сам!

Она ждала не знакомых здесь еще никому, даже самому Плюше, мальчиков из далекой северной Москвы. Особенно одного из них. Так ждут поспевающего урожая, неторопливо и заботливо ухаживая за каждым колоском, пока не приходит день жатвы.

Интермедия № 1. Бог

I.

Когда-то он был богом. И в своей неподвижности наслаждался, наблюдая за полетом бабочек. Потом он собрал ладонями светящуюся пыльцу с их крыльев и образовал сферу.

Красота сферы восхитила его.

Он приблизил уста к переливающейся, искрящейся синевой оболочке сферы и сделал нежный выдох.

И стал Мир.

II.

Море бьется о скалы, и седая пена взлетает так высоко, что почти касается стен немецкого домика, где живет Мама Мия. Четверо мальчишек сидят на берегу и строят планы: им по двенадцать, поэтому планы их очень серьезны и очень бесстрашны.

— Мы сделаем две поджиги, — говорит Будда. — Трубки подходящие нашел.

— И еще возьмем кнут, — добавляет Миха. — У Мурадкиного отца есть — из селения привезли. Я уже договорился.

— Его с собой не берем, — тревожится Икс. Ему, Иксу, делают уколы, 40 штук, а то взбесится, как покусавшие его собаки. — Разболтает! Ваш Мурадка...

— Решили же, — успокаивает его Джонсон. — Слышь, старик, ты чего-то много паришься, мож уколы не помогают? Ой, да у тебя чего-то пена изо рта...

— Да пошли вы! — Икс трет задницу. — Жопа болит... А стрелять чем будем?

Миха и Будда переглядываются.

— Дробь нам в «Охотнике» продадут без проблем... — начинает Миха. — А заряд можно из спичек сделать.

Будда качает головой:

— Не-а... Видели, в магазине «Садовод-любитель» удобрения продаются? Калевая селитра, сера и добавить древесного угля из любого костра — это и есть порох. Дело в пропорциях.

Будда и Миха снова переглядываются: нехорошо что-то скрывать от своих друзей, но как им скажешь... Особенно Иксу. Даже Миха не вполне уверен, может, Будде просто померещилось. Ну, или... не совсем померещилось.

— Смотрите! — восхищенно говорит Джонсон. — Какая красавица...

Огромная волна врезается в скалу, пенный фонтан воды вметается вверх, и веер брызг все же достигает ближайшей стены дома, построенного немецкими военнопленными. Дома, — и четверо мальчишек теперь в этом уверены, — в котором поселилось зло.

9. Икс читает знаки

Икс проснулся среди ночи. Тьма отступала. От нее остались лишь липкий пот и какие-то бессвязные обрывки: балаганная, вроде бы ярмарочная музыка, но играли на расстроенных инструментах, и монотонный механический голос: «Добро пожаловать в Страну чудес!». Все эти звуки уносил сейчас ветер за окнами.

Икс поднялся, чуть пошатываясь, побрел на кухню. Не включая света, чиркнул спичкой, та отсырела, пришлось воспользоваться еще одной. Закурил. Сделал несколько глубоких затяжек, в голове немного прояснилось. Ему, конечно, стоило быть более внимательным. Да только растерял Икс бдительность за эти несколько относительно счастливых лет. Ну, или, по крайней мере, спокойных лет. Когда всерьез появилась надежда, что все в жизни налаживается. Ему удалось соскочить с Темной линии, и дальше он сможет двигаться по собственному разумению. Такое было ощущение, такая родилась надежда. Оставались лишь сны, плохие сны. Но с этим-то Икс давно научился справляться.

Только... Следовало быть более внимательным. Еще осенью мог бы обо всем догадаться. Осенью, когда всю Москву облепили афишами мюзикла «MammaMia». Тогда он и увидел... Осенью. И зимой, бесснежной и темной, как его сны.

Икс заварил крепкого чаю, прежде заклеив огонек индикатора электрочайника непрозрачным скотчем (так, на всякий случай), закутался в плед и придвинул стул к кухонному окну. Свет он включать не стал; более того, вторую подряд сигарету «Ява Золотая» Икс спрятал в «кулачке» — и этот огонек светить не стоит. Может, ни к чему все это, может, так у людей и начинается паранойя, но... береженого Бог бережет. Хотя где уж тут сберечься: если Икс не ошибается, те, от кого он пытается сейчас схорониться, прекрасно видят в темноте. Я прибыл оттуда, детка, из Тьмы, с изнанки, с темной половины, dark side of the moon — не хочешь прогуляться? И незабвенный «Pink Floyd» исполнит нам прощальный марш, потому что твое небо погасло, неба больше нет, а инферно — вот оно, welcome. Так они пели в незабвенном детстве и юности? Икс сглотнул — херня все это. Все в свое время во что-то играли, а потом вырастали из этих штанишек, и все у них складывалось нормально. Никто ни за что платить не должен — все это лживая херня!

Все же Икс поежился, кутаясь в плед, и понял, что выпить ему хочется нестерпимо. Бутылка беленькой — фуфырик, — такая холодная, непочатой ждала в холодильнике с последнего запоя. Но Икс держался. Доставая из холодильника ненавистный кефир или колбасу, он делал вид, что ее (фуфырик) не замечает. Хотя он о ней, конечно же, прекрасно знал, знал, что она рядом, — так, на всякий случай, если вдруг колбаснет. Его и колбаснуло. Только бухло здесь оказалось ни при чем. Более того — запотевший фуфырик беленькой выглядел сейчас спасением. Но Икс все еще надеялся, что ему удастся держаться дальше. И даже заставил себя полюбить кефир. И лошадиные дозы крепкого чаю. Да что там говорить, смешно, но он начал жрать мороженое, как в детстве, и тоже в лошадиных количествах. Сахар, глюкоза, кофеин и бушующий в жилах огонь, адское пламя, кровь, принимающая все эти заменители вместо хрустальной, на длинной ножке, запотевшей и такой вкусной рюмки водки, которая разом смогла бы погасить пожар и вернуть на место голову. Расставить все по своим местам в этом захламленном чердаке. Но Икс держался, хватаясь за эфемерные надежды и наивные оптимизмы (выражение Михи! — и Икс грустно улыбнулся), хотя обида в его сердце была столь же глубокой и хронической, как и бушующий в крови голодный пожар. Икс держался. Пока еще дела обстояли так.

Первые знаки (если это, конечно, были знаки — из захламленного чердака трудно различить) появились осенью. По крайней мере, первые надписи появились именно тогда. Это случилось рано утром, когда, выйдя из подъезда, на глухой стене дома напротив (той самой, куда он сейчас пялится из окна) Икс увидел: