Читать книгу "1942. Реквием по заградотряду - Александр Золотько"

– Нет, стало известно об этом своевременно, конечно… На неделю позже – уже была бы другая фамилия, и другой немецкий полк товарищ Сталин приказал бы в плен не брать…

– А ты знаешь, что ее крестьяне задержали? – спросил Корелин глухо. – Она пыталась дома жечь в лютый мороз, ее поймали и…

– И что? Подвиг ее от этого стал менее героическим? Чушь. Полная чушь! Да хоть пусть собственный командир ее предал, все равно подвиг есть и будет. А вот о политруке Панкратове ты слышал, комиссар? Нет? – корреспондент снова налил коньяка, выпил, сморщившись, закусил лимоном. – Не слышал, хотя шестнадцатого марта сего года был Указ о присвоении ему звания Героя. Он, знаешь ли, еще в августе сорок первого на амбразуру лег. Прямо на стреляющий пулемет. Чтобы своим бойцам жизни спасти и приказ командования выполнить. Так Героя ему дали, а в ГЕРОИ не записали, не пустили. Что значит – жизни бойцам спасал? Немцев убивать нужно. Немцев! Так что, для такого вот подвига придется место зарезервировать, когда наступать начнем, вот тогда первого, кто снова на пулемет грудью бросится, назовут… нет, не назовут – ПРОВОЗГЛАСЯТ героем. Вот я и подумал… Нечего ждать милостей от природы… О ком еще не писали? Кто еще не прозвучал как следует? Правильно, герой невидимого фронта. Разведчика нельзя, имя открывать никто не позволит, там явки-пароли… А вот диверсанта, который при помощи народа уничтожает оккупантов и предателей… Как полагаешь, прозвучит?

– Нет, не прозвучит. Диверсант – убийца, люди, попавшие в оккупацию, – почти предатели, а настоящие предатели… Так их единицы, что ты… Так, пара выродков. Или у тебя есть другие сведения?

Корреспондент кашлянул, заметил, что трубка у него погасла, принялся старательно выбивать ее о каблук, потом щеточкой чистить, потом снова набивать табаком и раскуривать…

– Так что ты, друг любезный, лучше о простых подвигах пиши, о рядовом героизме, о подбитых танках и сбитых самолетах. И мой тебе совет – отправляйся в Сталинград. Вот что-то мне подсказывает – там будет масса интересных материалов…

– Как же, будет… – корреспондент выпустил струйку дыма и сел в кресло. – Все, о стойкости больше не напишешь – спасибо приказу номер двести двадцать семь. Если за спиной заградотряд, какой тут героизм и стойкость? Обычный страх и желание выжить… Если даже и не скажут прямо, то подумают. О приказе сейчас только и разговоров. О приказе да о том, что пулеметы в спину стрелять будут… Хотя какие, на хрен, пулеметы? В общем, нужно искать и думать…

– На флот. На подводную лодку.

– Ага. Красиво, чисто, фаянсовая посуда… И все сразу на дно, если что… Знаешь, сколько кинооператоров было на кораблях во время перехода из Таллина в Кронштадт? Больше десятка. А сколько добралось? Ни одного. Вот так. Лучше уж я на суше. Или и вправду – в Сталинград?

– Ты ему на самом деле услугу оказал, – дослушав историю, заметил Орлов. – Если выживет, то в Сталинграде много чего насобирает на эпохалку. Очень много…

– Всеволод правду сказал?

– Он и сотой части о Сталинграде не знает. Сейчас, правда, уже, наверно, начал наверстывать упущенное в школе. И о героизме, и о предателях…

– У него там все нормально? И у Кости?

– А какое нам до этого дело? – удивился Орлов. – Никто не обещал им сопли вытирать. Севке я вообще предлагал отправляться домой. А он, гаденыш, решил, что умнее и порядочнее меня? Пусть крутится. Пусть твои приказы выполняет… Выполняет ведь?

– Да. И неплохо.

– Убивает, хватает, допрашивает?

– И допрашивает, и убивает, и хватает…

– Что ж ты ему не дал конкретный приказ устранить некоего генерал-лейтенанта? Ты ведь ребят не просто так на Донбасс посылал… Ты приказ не отдал или он не смог?

– Я не смог.

– Не поверил, значит…

– При чем здесь «поверил – не поверил»? Поверил. Только, знаешь ли, наказание вперед преступления…

– Обычное дело, – серьезно сказал Орлов. – И в безоружного выстрелить – обычное дело. И женщину с ребенком – тоже. Если сравнивать цены…

– Даже так? А если бы тебе предложили обменять жизнь матери на тысячи… на сотни или даже десятки других людей?

Орлов не ответил.

– То-то же! Просто так рассуждать, отвлеченно – легко. Красивые слова говорить…

– Да-а… – протянул Орлов. – Если доходит до конкретики, да еще и касается не чужих тебе людей… Думаешь, мне просто было тебя предать?

6 августа 1942 года, в полосе Юго-Восточного фронта

Севка лежал на боку, связанные за спиной руки не давали повернуться. Он их вообще не чувствовал с самого вечера. Ни пальцев не ощущал, ни кистей. Локти еще ныли, но это, скорее, от ударов о стенки оврага. В голове гудело, звенело и пузырилось.

Небо вверху, высоко-высоко. Не дотянешься…

Овраг узкий и глубокий, его края вырезали из неба кусок, черные неровные полосы и ярко-голубая лента между ними.

Плечо болит. Лицо начинает саднить. А вот рана не болит совсем. Удар в грудь был, а вот боли и… Севка приподнялся, посмотрел на свою гимнастерку. Орден – на месте. Пуговицы-карманы – на месте. А дырки нет.

Севка вздохнул, приготовился ощутить резкую боль… Ничего. И еще – пусть Грыша хоть трижды идиот, но он целился в голову с пяти шагов. Севка стоял неподвижно, промазать – невозможно. Севка все-таки глаза перед выстрелом закрыл, не удержался. И пропустил подробности своего расстрела. Проклятый организм струсил, не обращая внимания на приказы мозга и его дурацкое желание посмотреть в глаза смерти.

Севка сел. Потом подтянул ногу, встал на колено. На второе. Медленно, с трудом, поднялся на ноги. Наверху, в степи, земля была сухая, а вот тут, на дне оврага, еще сохранилась влага. Ступням было мокро и прохладно.

Нужно было бежать. Припустить прямо по дну оврага, пока казачки не заглянули, чтобы проверить, как там покойничек.

– Нужно бежать, – прошептал Севка, глядя наверх, на небо. – Бежать…

Чушь какая… Не думал никогда, что ему настолько наплевать на жизнь. Ни разу даже не попытался убежать после того, как казаки прихватили их с Костей в степи спящими. Спокойно, без надрыва ждал своей участи. Будто в очереди за смертью стоял.

Совсем сошел с ума. Точно – сошел. И первая мысль, которая ему пришла в голову, тоже была безумной. Ну, с каких таких ему захотелось выбраться наверх, посмотреть, что там с Костей? Придет такая мысль в голову нормальному человеку?

Однозначно – нет.

Севка присмотрелся к стенке оврага. Не скала. И не так, чтобы совсем отвесная. Если бы руки были свободны, то можно было бы легко забраться, хватаясь за корни и ветки кустов.

Если бы руки были свободны.

Севка осторожно нащупал ступней выступающий из земли узловатый корень. Оперся. Прикинул, куда можно поставить ногу при втором шаге.