Читать книгу "Похитители красоты - Паскаль Брюкнер"

Тогда же Элен сделала широкий жест, который тронул меня до глубины души: анонимно, через подставных лиц, она за неделю скупила четыре тысячи экземпляров моего первого романа, забив пачками книг подвал своего дома. Тем самым она подарила мне нечто большее, чем денежную прибыль: я вошел в список бестселлеров, стал популярным писателем. Это было как снежный ком: публика кинулась раскупать книгу, которая так хорошо продавалась. Мой издатель растаял от барышей и предложил мне процент с продаж, превзошедший все мои ожидания. Элен помогла мне стартовать на поприще, где все зависит в первую очередь от людского мнения. Чтобы отметить радостное событие, она предложила поехать отдохнуть в Швейцарию. Дальше вы уже знаете.

Итак, покинув застрявшую машину, мы приближались к этому дому — не то шале, не то мызе, — утопавшему в снегу.

Я жестом остановила его: в оконце уже пробивался бледный свет. Все монстры собора Парижской Богоматери, сновавшие под покровом темноты по башням и галереям, застыли в своих каменных одеяниях. Внизу, на паперти, фонари белели, словно маленькие маяки. Париж выплывал из потемок, занимался смурной рассвет, будто какой-то усталый рабочий сцены пытался еще на один день установить над крышами декорацию летнего неба. Было около пяти часов.

— Вы должны уйти, я не хочу, чтобы вас застали здесь.

— Прошу вас, дайте мне досказать.

Мой гость тяжело дышал, точно марафонец, которого остановили посреди дистанции. Сейчас он выглядел особенно жалко — чучело чучелом. Как я могла впустить его?

— Остальное вы расскажете мне сегодня вечером или завтра, если захотите. А теперь ступайте!

Я порылась в шкафу, извлекла белый халат.

— Вот, наденьте, чтобы вас не заметили, когда пойдете по коридорам.

Он взял халат и, понурив голову, присвистнул сквозь зубы:

— Вы никогда не узнаете, что было дальше!

Я закрыла за ним дверь, дважды повернула ключ в замке и с тяжелой головой прилегла на кровать. Устала я смертельно. Я взяла плейер и поставила арию «Es ist vollbracht» («Все кончено») из «Страстей по Иоанну».

Мне хотелось отмыться от первой ночи здесь, от своей никчемности, от этой идиотской истории. Эх ты, бедолага, твой секрет прост: ты такой же, как все. Я камнем провалилась в сон. Через час запищал мой бипер и высветился номер: меня вызывали в отделение «Скорой помощи» на острый случай delirium tremens.

Часть вторая «СУХОЦВЕТ»

Любовник-автомат

Утром 14 августа, в воскресенье, я проснулась в радужном настроении. Я проспала, вернувшись из больницы, часа два, не больше, но чувствовала себя вполне бодрой. Позвонил Фердинанд, и его обволакивающий, как сеть, голос пролил мне бальзам на сердце. Он любит меня, скучает: этих простых слов было достаточно, чтобы тени рассеялись. Погода стояла великолепная. Я наспех оделась, пошла в бассейн у Центрального рынка, и плавала до изнеможения. Жила я тогда в однокомнатной квартирке в Сантье, на улице Нотр-Дам-де-Рекувранс. Мне хотелось с толком провести день перед новым ночным заточением, и, кое-как побросав вещи в рюкзачок, я пешком отправилась в Люксембургский сад. Воскресений я всегда боялась: выходные дни похожи на затертые монеты, заранее знаешь, что они пройдут как всегда, бесцветные и безликие. Но это воскресенье начиналось неплохо. Я села у фонтана Медичи, в тени платанов, предвкушая сразу два удовольствия: освежающие струи воды и интересное чтение. Мне необходима была передышка, чтобы выдержать еще ночь в больнице. Луизу Лабе я оставила дома и взяла томик «Тысячи и одной ночи», которую давно собиралась почитать — мне было любопытно, за что на эту книгу наложен запрет в большинстве арабских стран.

Только я села, как отбою не стало от желающих меня снять — налетели роем, склонялись один за другим к моему, так сказать, изголовью. Бабник сродни попрошайке: тоже следует закону больших чисел, его волнует количество и ни в коем случае не отдельно взятая персона. Такой тип точно знает, что из десяти женщин, которых он клеит, хотя бы одна согласится выпить с ним чашечку кофе. А из десяти, которых он угостит, неужто не найдется одной-двух, которые, поартачившись немного, позволят и больше? Он не обольщает, он осаждает, берет измором.

Хоть я и была в приподнятом настроении, они в то утро меня достали своими плоскими шуточками и дурацкими подходцами. Настырно подсаживались и несли какую-то околесицу, особо не задумываясь, а сами тем временем так и раздевали меня глазами. Вкрадчиво-льстивые и напористые, все они понятия не имели, что ухаживать и увиваться — это разные вещи. Только один попался ничего, кудрявый, совсем молоденький, с пухлым ртом.

— Знаете, брюнетки вообще-то не в моем вкусе, но для вас я готов сделать исключение.

Он мешкал, продумывал тактику. Ну просто лапочка! Я встала и ушла, улыбнувшись ему («Не унывайте, будет и на вашей улице праздник»). Никогда не держу зла на мужчину, если он мне не понравился: приятно, что попытался. Вот Фердинанд — тот умеет распускать хвост. У всех этих донжуанчиков короткое дыхание, он — другое дело; а ведь тоже когда-то подсел ко мне в кафе, но взял в оборот так лихо, просто наповал сразил своей самоуверенностью, заставив забыть мои предубеждения. Вроде ничего особенного и не говорил, но все с таким блеском, что в его устах обыденное становилось необыкновенным. С ним никогда не было скучно, он обладал талантом, которому я всю жизнь завидовала: умел возвести самые незначительные случаи из своей жизни в ранг эпопеи. Через час знакомства я узнала его главный жизненный принцип: бежать как от огня от трех напастей — работы, родни и женитьбы.

У Фердинанда была одна страсть — театр, он лелеял мечту стать звездой сцены, и ничто не могло заставить его свернуть с избранного пути. Он раз и навсегда предпочел бедствовать, но гореть священным огнем на подмостках, нежели с комфортом прозябать в какой-нибудь конторе. Я всегда восхищалась людьми, которые знают, чего хотят, — сама-то я живу одним днем и обманываю себя, называя свою нерешительность спонтанностью. Нравилось мне и то, что Фердинанд не был весь как на ладони, всегда себя контролировал; больше всего он боялся дать волю эмоциям, и за этим чувствовался какой-то надлом. С ним ни в коем случае нельзя было представлять вещи, как они есть, следовало либо все приукрашивать, либо чернить. Над прозой повседневности рождалась легенда, звездный шлейф событий. Мы лжем, говорил он, из уважения к ближнему, чтобы ему не наскучить. Рассказчик от Бога, он сыпал анекдотами, читал стихи, выдавал потрясающие тирады, и я могла слушать его бесконечно. Это был лучший отдых после моей медицины! Неутомимый в пеших прогулках, он водил меня ночами по всему Парижу, дарил мне город, который я с восторгом открывала. Изобретал замысловатые, запутанные маршруты, показывал только ему известные переулочки, потайные дворы, которые он метил надписью или каббалистическим знаком на стене. Красивым его не назовешь, но в нем бездна обаяния: в полных губах, длинных черных вьющихся волосах, в глазах, которые вас будто ласкают, — под этим взглядом так и хочется коснуться его лица. Ради него я в считанные дни рассталась с моим тогдашним дружком. Я решила, что встреча с ним была мне предназначена свыше: ведь даже номер его телефона я запомнила сразу, как будто знала всю жизнь. С самого начала я сказала себе: не торопись, смакуй этого человека, как хорошее вино, дай ему прорасти в тебе.