Читать книгу "Спящий с Джейн Остин - Дэвид Эйткен"

Да-да-да, я понимаю: все это звучит слишком грубо и цинично, учитывая реальное положение вещей. А положение состояло в том, что я топтался над телом, созерцая останки женщины по имени Анушка Ариман, также известной как Зулейка Нечестивая, и раздумывал: может быть, стоило бы организовать для нее черную мессу? В конце концов, найти в Шотландии священника, лишенного сана, — проще простого… Но тут раздался звуковой сигнал микроволновки.

На миг мне почудилось, что это дверной звонок, и я заторопился. Закопошился, как мы говорим в старом добром Данди. Я знаю, звонок микроволновки тоже в какой-то степени дверной: он означает, что надо открыть дверцу, но я ведь только что кое-кого убил, господи боже мой, я ухайдакал оскорбительницу и насмешницу, и длинный палец моего логического мышления был слишком занят, нажимая кнопку тревоги и приводя в действие эмоциональные механизмы. Надеюсь, редактор сумеет причесать это предложение прежде, чем сядет ваш самолет.

Запах был невероятен. Жертвенный ягненок с легкими нотками мяты. Объедение. Насытившись, я выбрал самый простой выход — дверь.

До нынешнего дня (который случайно оказался четвергом) я восхищаюсь своим sangfroid[45]. Теперь кровь Анушки тоже была прелестно холодна, и удивляться тут, думаю, нечему. (Это маленький литературный выверт, чтобы дать критикам возможность немного повизжать.) Я вымыл тарелки (тарелку, если быть точным) и вытер пыль, дабы ликвидировать все лишние отпечатки пальцев. Вот тут-то мне и пригодился шелковый шарф, насчет которого вы ошиблись в прошлый раз. Затем я вышел из квартиры — спокойный, как пресловутый овощ на грядке. Страх? Вы спрашиваете меня о страхе? Я не узнал бы этого парня, даже если бы он догнал меня и дал мне под зад. Я был невозмутим, спокоен и холоден… Ну, за исключением моего языка.

Ко мне пришли с расспросами, когда нашли Анушку, — власти, я имею в виду. Однако постойте! Еще до того произошли события, о которых я непременно должен поведать. О, я думаю, вам не очень-то понравится нижеследующий кусок. Возможно, стоит попросить у стюарда противорвотное средство.

Видите ли, пока я угощался ягненком, я обратил внимание, что Анушка вроде бы занималась портняжным ремеслом. Я обнаружил швейную машинку; кроме того, ее квартира была забита всяческими принадлежностями для шитья, швейными манекенами и номерами «Портного».

Несколько необычно — вы не находите? Принцесса Тьмы, которая зарабатывает на жизнь тем, что шьет и вяжет? Я уже говорил раньше и повторю снова: женщин понять невозможно. Они — иная форма жизни. Cosi fan tutte[46]… Вы, мужики, поймете, о чем я.

Среди прочих причиндалов я углядел портновские ножницы. Ну, такие… вы знаете… такие здоровенные и зазубренные. Эти ножницы были огромны, отвратительны и невероятно остры. Они выглядели так, словно могли… ну, я не знаю… возможно, могли откоцать человеческое ухо. Просто откусить его к чертовой матери и еще поспеть домой к вечернему чаю. Щелк-щелк-щелк. Щелк — и уха как не бывало. Ничего сверхъестественного, просто, как апельсин, проще, чем формула площади круга.

Бессмертное изречение Майка Хаммера[47], эсквайра, гласит, что преступление — отвратительное слово. Хорошо сказано. Все по делу. Но я никогда не слышал (а вы?), чтобы кто-нибудь отзывался таким же образом о слове «воспоминание». «Воспоминание» просто вызывает видения о каникулах в Блэкпуле.

Зазубренные ножницы поблескивали в свете сатанинских свечей (и не говорите мне, что уже встречали подобные сентенции в «Ридерс Дайджест»). Они мерцали и искрились. Казалось, ножницы гримасничают и ободряюще подмигивают мне. Именно так и подумал бы безумец, я в этом уверен. Он — безумец — прыгнул бы через комнату, схватил ножницы в дрожащие пальцы, ринулся к бедному мертвому телу Анушки, выдернул один из крючков и отрезал ее раскупоренное ухо.

Однако я поступил иначе, и, смею надеяться, это довольно интересно. Я быстро расстегнул свою… Да нет же! Не будьте идиотами. Я же не извращенец какой-нибудь. На самом-то деле я задумчиво рассматривал ножницы, словно впервые видел подобный агрегат, а мысли мои были далеко. Меня мучил один, казалось бы, простой вопрос: заслужил ли я трофей? Не станет ли это самонадеянной гордыней — забрать крошечный сувенир в память о моей праведной мести? Вознаградить себя частью Зулейки? Кусочком ее плоти, капелькой ушной серы?

Ответ старого доброго мыслительного центра пришел мгновенно, и я был на седьмом небе от того, как точно и кратко мой дух сформулировал его. «Отрежь ее ухо с гордостью», — сказал он мне. Что еще можно сделать с подобной душой, кроме как возлюбить ее?..

Уши — как и подобает столь важному органу человеческого тела — сопротивляются отъятию. Даже мертвые уши приделаны намертво — так мог бы сказать на моем месте мистер Макбейн[48]. Уши прилагаются к голове, они родились вместе с ней и не желают ее покидать. Уши — надеюсь, это повод для радости — преданы нам до конца.

Я непринужденно прошелся по комнате, взял ножницы твердой рукой и грациозно приблизился к Анушке. Аккуратно вынул крючок из ближайшего уха («более близкого ко мне уха» звучит грубо, это свойственно кокни, и я не желаю, чтобы грамматика мешала мне оказывать надлежащее почтение мертвым) и осторожно применил свой режущий инструмент. Мы уже обсуждали, как неприсуще безумцу подобное поведение. Проехали!

В интересах чистого отсечения левой рукой — той, что не держала ножниц, — я нежно отвел в сторону кончик уха и увидел на голове Анушки бледную татуировку. Да-да, на сей раз вы не ошиблись: шестьсот шестьдесят шесть — 666, число зверя. «Этого следовало ожидать», — сказал я себе и свел вместе половинки ножниц.

Для человека, никогда не практиковавшегося в хирургии, операция прошла на диво успешно. Через пару минут я отделил упомянутый орган от тела и затушил дьявольские свечи. А затем я ушел оттуда, отдав Анушку миру тьмы и унося в кармане безжизненное холодное ухо. Я положил отъятую плоть в маленькую шкатулочку, найденную на ее швейной машинке, и посмеялся над этой маленькой личной шуткой. Ты сражалась не по правилам, моя девочка, но все же я засунул твое ухо в коробку… Правда я отвратителен?

По здравом размышлении, эта выпивка ранним вечером оказалась не столь уж плохим вложением денег. Но пусть даже так — от сего дня я поклялся быть осторожным и не путаться с женщинами, которые не отбрасывают тени.

Как я уже говорил, ко мне пришли с расспросами. Полиция. Одному Богу известно, как им удалось на меня выйти, но, видимо, у них есть свои способы. Большинство полицейских не слишком мозговиты; навряд ли они сумели бы стать вам достойными соперниками в состязании по орфографии. Но у них есть свои способы достижения прогресса. Свои процедуры. Свои формулы.