Читать книгу "Манхэттен по Фрейду - Люк Босси"

— У Корда были свои скелеты шкафу, — прибавил он, понизив голос. — Больше тридцати лет назад в Орегоне бандиты убили его отца. Воспоминания никогда не оставляли Корда, и в тот последний вечер он снова говорил об этом. Спрашивал себя, не те ли самые люди преследуют теперь его…

— Вы в «Таймс» никогда не писали об этом…

— Я слышал только версию Корда, — сказал Окс, — а я всегда перепроверяю информацию. И потом, я побаиваюсь слишком сенсационных историй.

— Ваши принципы делают вам честь, — заметил Кан, пристально глядя на Окса. — Надеюсь, что вы следуете им не только в бизнесе.

— Что вы имеете в виду?

— Вы рассказали мне обо всем, что сказал вам Корда?

— Да, — холодно ответил Окс.

— Ваших друзей Уилкинса и Эмери необходимо срочно найти, — твердо сказал Кан. — Они в большой опасности.

Окс потер пальцем плотную кожу, покрывавшую его рабочий стол, и сказал:

— Я понимаю. Тем более что я тоже был с Корда на короткой ноге. Быть может, его убийца уже стоит у моей двери.

В дверь постучали.

— Войдите! — нервно произнес Окс.

На пороге стоял репортер с вопросом, можно ли напечатать две колонки о первых впечатлениях от Америки знаменитого доктора Фрейда, который позавчера приехал в Нью-Йорк.

— Кто этот Фрейд? Он что-то изобрел?

— Фрейд ищет причины душевных заболеваний. Он утверждает, что для сохранения ясного рассудка нам всем нужно перебороть эдипов комплекс.

— Какой комплекс?

— Эдипов комплекс. Это значит, что все мы в детстве хотим убить своего отца и переспать со своей матерью.

Окс закатил глаза:

— Нет, нет и еще раз нет! Сколько раз повторять, черт подери? В «Нью-Йорк таймс» сплетни не публикуют! Я издаю образцовую газету! Зарубите себе это на носу!

Журналист исчез.

Окс обернулся к Кану:

— Я должен ехать на траурную церемонию в церковь Святой Троицы. Если я что-нибудь узнаю, вы прочтете это на страницах моей газеты.

Кан пожал протянутую ему руку.

Окс явно что-то недоговаривал. Глава «Нью-Йорк таймс» не подтвердил существования документов, о которых говорил Менсон. Не прибавил ни одного серьезного факта к расследованию убийства, кроме рассказа о темной истории, произошедшей тридцать лет назад.

Но исчезновение второго близкого к Корда человека придавало делу дополнительный масштаб и требовало немедленных действий. Необходимо было найти бумаги, о которых говорил Менсон. И заставить единственного свидетеля убийства помочь в расследовании. Амнезия, не амнезия, а он заставит мисс Корда разговориться.

10

В торжественной тишине и тесноте церкви Святой Троицы на Уолл-стрит Фрейд смотрел на Августа Корда, покоящегося в черном костюме на бархатных фиолетовых подушках. Бальзамировщики постарались, и лицо его было спокойно и безмятежно, словно он — как и пять отцов Конституции, которые согласно бедекеровскому путеводителю были похоронены под церковной папертью, — верил, что после смерти его ожидает вечное блаженство.

Накануне Фрейд получил от Стэнли Холла приглашение присутствовать на похоронах. Когда они прибыли, в церкви уже было не протолкнуться. Осмотревшись, Фрейд узнал некоторых из присутствующих — он видел их фотографии в венских газетах. В первом ряду стоял Теодор Рузвельт, несколько месяцев назад покинувший Белый дом.

Бывший президент первым подошел к гробу.

— Говорят, у Рузвельта, непомерное эго, — прошептал Холл на ухо Фрейду. — Он мечтает быть невестой на каждой свадьбе и мертвецом на каждых похоронах…

Холл и Фрейд встали в длинную очередь, чтобы проститься с покойным. Через несколько минут Фрейд увидел молодую женщину, которая порывисто склонилась над гробом. Он догадался, что это его будущая пациентка. Вдруг мисс Корда протянула руку и коснулась обручального кольца на пальце отца.

— Кажется, будто он спит, — пробормотала она.

Эти слова взволновали старую даму, стоявшую позади нее.

— Он не спит, он умер, — произнесла она хриплым голосом. — «Я слугам кровью вызолочу лица, чтоб их вина сверкала…» — Она обернулась, обвела горящими глазами толпу, воздела руки, словно собиралась произнести проповедь, и продолжила: — «Цвет рук моих — как твой, но сердце, к счастью, не столь же бледно».

Ее слова вызвали смятение, раздался гул голосов.

— Это мисс Дэймон, бывшая гувернантка Грейс, — шепотом сообщил Фрейду Холл.

Мисс Корда взяла старую даму под руку и увела в сторону.

— Шекспир, — пробормотал Фрейд. — «Леди Макбет».[4]

— Мисс Дэймон шотландка, — сказал Холл. — И с головой у нее не в порядке.

Присутствующие расходились. Никто из них не счел только что прозвучавшие слова признанием в совершенном преступлении. Никто, кроме плотного мужчины с круглым лицом, который подошел к мисс Дэймон и в упор разглядывал ее. Он, по-видимому, так же как и Фрейд, заинтересовался выходкой гувернантки.

Возможно, произнося эти странные слова, признаваясь в том, чего не совершала, гувернантка хотела избавиться от чувства вины перед умершим. В таком случае на нее также следовало обратить внимание в ходе психологического расследования.

Фрейд еще раз взглянул на мисс Дэймон: теперь она указывала пальцем в пол, словно снова свидетельствовала в этом священном месте, что именно она совершила убийство.

Августа Корда похоронили на кладбище Гринвуд в Бруклине, в поистине идиллическом месте.

Несколько часов спустя Фрейд и Холл поднялись на двадцатый этаж Утюга, целиком занятый офисами предприятия братьев Корда — «Корда бразерс инкорпорейшн».

Угловой кабинет Германа Корда был залит ослепительным светом, проникавшим сквозь огромные окна. Отсюда открывался потрясающий вид на площадь Медисон-сквер.

— Вы присутствовали на церемонии. Благодарю вас, — печально сказал Герман.

— Я сожалею, что не был знаком с этим необыкновенным человеком, — ответил Фрейд.

Герман, казалось, не слышал его слов, погрузившись в грустные раздумья.

Фрейд внимательно смотрел на него. Первое впечатление, возникшее после рассказа Холла о старшем Корда, совпадало с тем, которое возникло у него теперь, при личном знакомстве, — неутомимый труженик, постоянно в тени своего брата, постоянно готовый ему помочь. Холл говорил, что Герман даже семьи не завел, чтобы полностью посвятить себя проектам Августа.

— Смерть забрала брата в расцвете жизненных сил, как раз тогда, когда он приступил к осуществлению давней мечты… — произнес наконец Герман.