Читать книгу "Так говорил Заратустра - Фридрих Ницше"

Тысяча целей существовала до сих пор, ибо была тысяча народов. Теперь же недостает только оков для тысячеглавого зверя, недостает единой цели. У человечества нет еще цели.

Но скажите мне, братья мои: если до сих пор еще нет у человечества цели, то есть ли оно само или еще нет его?

Так говорил Заратустра.

О любви к ближнему

Вы жметесь к ближнему и говорите при этом красивые слова. Но я говорю вам: ваша любовь к ближнему — это всего лишь дурная любовь к самим себе.

Вы убегаете к ближнему от самих себя и хотели бы сделать из этого добродетель: но я насквозь вижу ваше «бескорыстие».

«Ты» старше, чем «Я»; «Ты» объявлено священным, но пока еще не признано таковым «Я»: и вот — человек жмется к ближнему.

Разве призываю я вас любить ближнего? Скорее я посоветую вам бежать от ближних и любить дальних!

Выше любви к ближнему стоит любовь к дальнему и будущему; выше любви к человеку — любовь к делам и призрачным видениям.

Этот призрак, парящий над тобой, брат мой, прекраснее тебя; почему бы тебе не отдать ему плоть и кровь свою? Но ты страшишься и бежишь к ближнему.

Вы не выносите себя и недостаточно себя любите: и вот вы хотите соблазнить ближнего своего на любовь к вам и позолотить себя его заблуждением.

Я хотел бы, чтобы все эти ближние и соседи их стали для вас невыносимы; и тогда из самих себя вам придется создать друга с переполненным сердцем.

Вы приглашаете свидетеля, когда хотите похвалить себя; и когда вы убедили его думать о вас хорошо, тогда и сами начинаете хорошо думать о себе.

Лжет не только тот, кто говорит вопреки знанию своему, но прежде всего тот, кто говорит вопреки своему незнанию. Именно так общаетесь вы между собой, вводя в заблуждение на свой счет соседей своих.

Так говорит глупец: «Общение с людьми портит характер, особенно когда нет его».

Один идет к ближнему, потому что ищет себя, а другой — потому что хочет себя потерять. Ваша дурная любовь к себе превращает ваше одиночество в тюрьму.

Дальние расплачиваются за вашу любовь к ближнему; и всякий раз, когда вы соберетесь впятером, должен умереть шестой.

Я не люблю ваших праздников: слишком много лицедеев встречаю я там, и даже зрители часто кривляются, словно актеры.[17]

Не о ближнем учу я вас, но о друге. Да будет друг для вас праздником земли и предчувствием Сверхчеловека.

Я учу вас о друге и переполненном сердце его. Но надо уметь быть губкой, если хочешь, чтобы тебя любили всем сердцем.

Я учу вас о друге, о вместилище добра, в котором мир предстает совершенным и завершенным; я учу вас о созидающем друге, который всегда готов одарить таким миром.

И как мир этот развертывается для него, так, свертываясь, снова он возвращается к нему, подобно становлению добра через зло, подобно становлению цели из случая.

Да будет для тебя грядущее и отдаленное причиной твоего нынешнего: в друге люби Сверхчеловека, как причину свою.

Братья мои, любить дальнего, а не ближнего призываю я вас.

Так говорил Заратустра.

О пути созидающего

Брат мой, ты хочешь уединения? Хочешь искать пути к самому себе? Помедли немного и выслушай меня.

«Кто ищет, легко может потерять себя. Всякое уединение есть грех», — так говорит стадо. А ты долго принадлежал стаду.

И голос его еще долго будет звучать в тебе. И если ты скажешь: «У меня уже не одна совесть с вами», — это будет жалобой и болью.

Видишь, сама эта боль рождена в тебе общей совестью стада: последний отблеск этой совести вспыхивает еще на скорби твоей.

Но ты хочешь идти путем скорби, потому что это путь к самому себе? Тогда покажи, что имеешь на это и право, и силу!

Воплощаешь ли ты в себе это новое право и новую силу? Первое движение? Само собою катящееся колесо? Можешь ли ты заставить звезды вращаться вокруг тебя?

О, как много тех, для кого высота — предмет вожделения! И тех, у кого вызывает она судороги честолюбия! Покажи, что ты не из этих сладострастников и честолюбцев!

О, как много великих идей, чье действие, подобно кузнечным мехам: от них человек надувается и становится еще более пустым.

Ты называешь себя свободным? Я хочу слышать господствующую мысль твою, а не то, что ты избежал ярма.

Из тех ли ты, кто имел право сбросить его? Есть и такие, что лишились последней ценности своей, отбросив покорность.

Ты называешь себя свободным от чего-то? Какое мне дело до этого! Но взор твой должен поведать мне: ради чего ты свободен?

Можешь ли ты создать себе сам добро и зло? И утвердить над собой волю свою как закон? И быть самому себе — мстителем и судьей закона своего?

Страшно быть наедине с таким судьей и мстителем. Так брошена звезда в пустое пространство и в ледяное дыхание одиночества.

Сегодня ты страдаешь еще от людского множества, ты, одинокий; пока еще с тобой все твое мужество и все твои надежды.

Но однажды устанешь ты от одиночества, и согнется гордость твоя, и заскрежещет зубами мужество твое, и ты воскликнешь: «Я одинок!».

Наступит время, и не увидишь ты больше высоты своей, а все твое низменное будет близко; возвышенное твое станет пугать тебя, словно призрак, и ты воскликнешь тогда: «Все — ложь!».

Есть чувства, грозящие убить одинокого; если же это не удается им, то должны умереть они сами! Но сможешь ли ты стать убийцей?

Брат мой, ведомо ли тебе уже слово «презрение»? А муки справедливости — быть справедливым с теми, кто презирает тебя, — знакомы тебе?

Многих ты принуждаешь изменить мнение о себе: за это они жестоко отмстят. Ведь ты приблизился к ним и все-таки прошел мимо: этого они никогда тебе не простят.

Ты поднимаешься над ними: но чем выше восхождение, тем меньшим видит тебя око зависти. А больше всего ненавидят того, кто способен летать.

«Как можете вы быть справедливы ко мне? Я выбираю вашу несправедливость как долю, мне предназначенную», — так должен говорить ты.

Несправедливость и грязь бросают вослед одинокому: но если хочешь ты стать звездой, ты все равно должен светить им!

Остерегайся добрых и праведных! Они охотно распинают всякого, кто сам создал себе добродетель: они ненавидят одинокого.