Читать книгу "Обстоятельства гибели - Патрисия Корнуэлл"

— Почему?

Прежде чем Люси успевает ответить, ко мне подходит Марино и, обращаясь в пространство, говорит:

— Я по делам. Если кому еще надо, самое время. — Как будто он тут главный бортпроводник и его обязанность напомнить нам всем, что туалета на борту нет. Это он так ко мне подлизывается.

— Спасибо, мне не нужно, — говорю я, и он поворачивается и уходит в терминал.

— Будь я на месте наблюдателя, я бы после его смерти вот что сделала, — продолжает Люси, осматривая шланги и тюбинги, проверяя, все ли на месте и все ли в порядке. — Я бы сразу же подключилась к веб-камере, скачала все видеофайлы и, если бы не нашла ничего потенциально опасного, оставила все как есть.

Она поднимается выше — проверить несущий винт, мачту, кольцо автомата перекоса, а я жду и, только когда она спускается на площадку, спрашиваю:

— И почему бы ты оставила все как есть?

— Подумай сама.

Она идет к другой стороне вертолета, а я следую за ней. Мои вопросы часто забавляют Люси, как будто я спрашиваю ее об очевидных вещах.

— Если файлы уничтожены после его смерти, значит, это сделал кто-то другой, ведь так? — Люси светит под капот и внимательно все осматривает.

Потом снова соскакивает на аппарель.

— Разумеется, сам он стереть их уже не мог. — Я стараюсь не отвлекать ее без нужды, когда она занята предполетной проверкой, тем более когда находится под лопастями. — Поэтому если бы ты шпионила за ним и знала, что он умер, или же сама бы его убила, то оставила бы файлы и не стала бы их трогать.

— Если бы я шпионила за ним, если бы пошла в парк, чтобы убить его там, то — да, я бы оставила видеозаписи и не стала бы уносить наушники. — Люси еще раз осматривает фюзеляж. — Потому что те, кто видел его в наушниках в парке или еще до этого, стали бы спрашивать, почему они пропали. Наушники — вещь заметная.

Мы переходим к носовой части вертолета.

— К тому же, забрав наушники, мне пришлось бы забирать и спутниковое радио, залезать ему в карман, доставать, терять на все это время и надеяться, что меня никто не увидит. И что тогда делать с уже скачанными куда-то файлами? Как объяснить отсутствие записывающего устройства, если мы находим записи на домашнем компьютере или каком-то сервере? Ты же знаешь, что на это скажут. — Она открывает съемную панель над питометром, светит фонариком, наклоняется. — Каждое преступление состоит из двух вещей: самого акта и действий, направленных на то, чтобы его скрыть. В данном случае было бы разумнее оставить наушники и видеофайлы как есть, ничего не трогать, и пусть полиция или кто-то вроде нас думают, что он сам себя записывал. Марино именно так и считает, но я в этом сомневаюсь.

Люси подключает аккумуляторы. Каждый раз, выходя из вертолета на более или менее продолжительное время, она отключает их, потому что кто-то может, воспользовавшись ее отсутствием, забраться в кабину, заиграться с приборами и случайно завести двигатель. С отключенными аккумуляторами ничего такого не случится. Как бы кто куда-то ни спешил, моя племянница неизменно проводила тщательную предполетную проверку, особенно если оставляла машину без присмотра, пусть даже и на военной базе. От моего внимания не укрылось, однако, что на этот раз она проверяет все дотошнее обычного, как будто подозревает что-то или чем-то обеспокоена.

— Все в порядке? — спрашиваю я. — В полном?

— Проверяю, — говорит она, своим тоном дистанцируясь еще больше. Я чувствую ее секреты.

Люси никому не доверяет. И не должна. Мне и самой не следовало бы кое-кому доверять. Людям, которые манипулировали, лгали и утверждали, что так нужно для дела. Справедливого дела, праведного или благородного. Нуни Пьесту и Джоанну Рул задушили в постели, наверное подушками. Вот почему не было реакции тканей на повреждение. Привязанных к стульям, их насиловали, резали мачете и битым стеклом — и все после смерти. Благое, справедливое деяние, по мнению тех, кто это делал. Немыслимое, возмутительное преступление — и оно сошло им с рук. Никто не наказан по сей день. Не думай об этом. Сосредоточься на том, что впереди, а не на прошлом.

Я открываю левую переднюю дверцу и становлюсь на шасси. Ветер бьет в лицо. Извернувшись, чтобы не зацепиться за ручки управления, опускаюсь в левое кресло и пристегиваюсь. Слышу, как за спиной у меня открывает дверцу Марино. Большой, шумный и неуклюжий, он устраивается сзади, где сидит всегда. Даже если он у Люси единственный пассажир, то впереди для него места все равно нет. В вертолете двойное управление, и Марино вполне может что-то задеть, на что-то наткнуться или опереться, потому что он не думает. Просто не думает.

Люси занимает свое место и начинает еще одну предполетную проверку. Я помогаю ей тем, что отмечаю пункты проверки в списке. У меня никогда не возникало желания летать на вертолетах, которыми управляла моя племянница в последние годы, ездить на ее мотоциклах или итальянских спорткарах, но я справляюсь с ролью второго пилота и помогаю с картами и авионикой. Я знаю, как переключить радио на нужную частоту и ввести информацию в транспондер или систему радиопеленгации. В крайнем случае я могла бы, наверное, даже посадить вертолет, хотя вышло бы не очень изящно.

— Концевые выключатели в положении «выключено», — продолжаю я.

— Есть.

— Прерыватели включены.

— Есть.

Мы идем вниз по ламинированному пластиком списку, и проворные пальчики Люси касаются всего, что я называю.

Она включает бустерный двигатель и переводит дроссель в режим малого газа.

— Справа чисто. — Люси бросает взгляд в боковое окно.

— Слева чисто. — Я смотрю на темный пандус и скромное здание с освещенными окнами и стоящий на безопасном расстоянии «пайпер каб» под дрожащим на ветру брезентом.

Люси включает стартер, и лопасть несущего винта начинает медленно, с натугой вращаться, постепенно добавляя, тяжело, в ритме сердечного пульса, рассекая воздух, и я думаю о нем, том человеке в парке. Думаю о его страхе, о том, что услышала в трех словах. «Что за?.. Эй!..» И вскрик от боли.

Мысленно я снова и снова проигрываю ту сцену. Угол камеры вдруг меняется, она показывает голые ветки и серое небо, потом край длинного черного пальто. Оно промелькнуло в рамке за одно мгновение, может быть, секунду. Кто способен переступить через попавшего в беду человека так, словно он неодушевленный предмет, камень или бревно? Кто может оставить без внимания человека, схватившегося за грудь и упавшего на землю? Наверное, тот, кто это и сделал. Или кто-то, кто не хочет быть замешан в этом деле и имеет на то серьезную причину. Так поступают иногда свидетели нападения или наезда, которые предпочитают уехать с места происшествия, чтобы не участвовать в расследовании. Мужчина или женщина? Видела ли я обувь? Нет, только нижний край пальто или длинной юбки, потом глухой удар, и картинка снова поменялась: другие деревья и выкрашенная зеленой краской скамейка. Может быть, человек в черном пальто умышленно отбросил наушники под скамью, чтобы камера не записала что-то еще, сделанное в те секунды?