Читать книгу "Шесть дней любви - Джойс Мэйнард"

Ни радости, ни гордости не было — одно смущение. Вдруг увидят? В школе я теперь боялся девочек — хорошеньких, вкусно пахнущих, с круглой попой и с упругой грудью. Однажды читал статью о банковских грабителях. В общем, купюры заранее пропитали специальным препаратом, который вступил в реакцию с воздухом, когда их вытащили из сумки. Несмываемая синяя краска прыснула из чего-то вроде микроканистр прямо на лица грабителей. Примерно так же я относился к своей эрекции — считал ее постыдным указанием на свое «недоросшее» мужское достоинство.

Этим дело не ограничилось. Самые страшные перемены творились не с телом, а в воспаленном мозгу. Каждую ночь снились сны о женщинах. Как занимаются сексом, толком не представлял, вот фантазия и работала в турборежиме. Нет, я знал, что в женском теле есть место, куда может ворваться мой внезапно оживший орган — ага, как пьянчуга на закрытую вечеринку, — просто не верилось, что кто-нибудь когда-нибудь этого захочет. Поэтому стыд и чувство вины переполняли все фантазии.

Некоторые сны постоянно возвращались. В них мелькали девчонки из школы, но красоток из группы поддержки я, к огромной досаде, не видел ни разу. Мои сны без спросу наводняли те, кому в собственном теле было так же неуютно, как мне. Например, Тамара Фишер, которая растолстела в пятом классе, после того как умерла ее мама. Сейчас к круглому животу и широким белым бедрам прибавились внушительные формы, какие чаще бывают у взрослых женщин, а не у тринадцатилеток.

И все же снов я ждал с нетерпением. Представлял, как случайно забреду в женскую раздевалку и увижу стайку полуодетых девчонок; или как распахну дверь уборной и застану Линдсей Брюс со спущенными до колен трусиками: она раскорячилась на унитазе и гладит себя между ног… Но снились мне не гламурные обольстительницы, а жалкие нескладехи вроде меня. Хотя можно ли быть более жалким?

В одном из повторяющихся снов я бегал по полю вокруг не то столба, не то дерева. Гонялся за голой Рейчел Маккэн, но, как ни старался, догнать не мог. Мы носились кругами, я видел попу Рейчел, ее голени, а перед — ни разу. Я не видел ни груди, маленькой, но для меня интересной, ни непонятного места внизу, о котором постоянно думал.

Затем у меня родилась идея, точнее, она появилась у меня — героя сна. Я резко затормозил и повернулся на сто восемьдесят градусов. Теперь Рейчел Маккэн побежит прямиком ко мне, и я увижу ее спереди. Даже во сне я почувствовал себя умником.

Увы, ничего так и не увидел. На этом месте я каждый раз просыпался, чувствуя, что простыня сырая от моих выделений. Ее приходилось запихивать на дно корзины с грязным бельем или затирать пятна и промокать полотенцем, пока ткань не высохнет.

В конце концов я сообразил, почему голая Рейчел так и не повернулась ко мне лицом, — элементарно не хватало сырья для фантазий. Если не считать случая с Марджори, с обнаженной грудью я был знаком лишь по картинкам. А что ниже, вообще не видел.

Сколько я ни думал о девочках, в школе ни с одной из них не заговаривал, разве только листок на уроке просил передать. Ни родной сестры, ни двоюродной у меня не было. Мне нравилась девушка из «Счастливых дней» и одна из сериала «Ангелы Чарли», не блондинка и не брюнетка, которыми все восторгаются, а шатенка, Джилл. Еще нравились Оливия Ньютон-Джон и Керри, девушка месяца с обложки старого «Плейбоя», который я нашел в доме отца и тайком сунул в свой ранец. Вот только фотографию с разворота вырвали, к огромному сожалению. В общем, единственная женщина, которую я знал по-настоящему, была моя мама, и все мои познания о противоположном поле так или иначе касались ее.

Я знал, что маму считают привлекательной, даже красивой. Однажды она приехала в школу посмотреть бейсбол, и совершенно незнакомый парень, восьмиклассник, остановил меня и сказал: «Твоя мама — красотка». Возгордиться я не успел, так как он добавил: «Подрастешь — и всем твоим дружкам захочется ее трахнуть».

Мамина привлекательность не сводилась к миловидному личику и точеной фигурке. Она вызывала ощущение сильное, как аромат духов, явное, как брошь на груди. Человек сразу понимал, что мужчины у нее нет. Со мной учились и другие дети разведенных родителей, но такой мамы, как моя, не было ни у кого. Такой, которая отгородилась от людей, словно жительница Азии или Африки. По-моему, там считается: если женщина теряет мужа, ее жизнь закончена.

Насколько мне известно, после ухода отца мама была на свидании всего раз, с мастером, который чинил мазутную горелку. Он целое утро проработал у нас в подвале, чистил тепловоды, после поднялся вручить маме счет и извинился, что развел такую грязь.

— Вижу, вы не замужем, — начал он. — Кольца нет.

При этом я сидел на кухне и делал домашку, но мастер совершенно не стеснялся.

— Порой тоска накатывает, особенно зимой, — не унимался он.

— У меня есть сын, — сказала мама. — А у вас есть дети?

— Всегда мечтал о малыше, — ответил мастер, — но жена от меня ушла и теперь носит чужого ребенка.

Тогда я подумал, как странно это звучит — «чужого ребенка». Я-то мамин, а вот ребенок Марджори, он чей, папин?

— Любите танцевать? — спросил мастер маму. — В эту субботу вечеринка в клубе ордена Лосей.[15]Если вы, конечно, свободны…

Правильнее было бы спросить: «Прежде вы любили танцевать?» Обманывать она не умеет.

Мастер приехал с цветами. Юбка для танцев, которую надела мама, крутилась при каждом резком повороте. Конечно, это была не та, в которой она сверкала красными трусиками и встретила моего отца, а поскромнее. Новая юбка лишь подчеркивала ее движения и слегка обнажала ноги.

Сам мастер, которого звали Кит, тоже приоделся. В первый раз он приехал к нам в форме теплоснабжающей компании с именным беджем, а субботним вечером — в рубашке из синтетики, которая липла к его тощему телу. Верхние пуговицы Кит не застегнул, я увидел волосы у него на груди и решил, что он специально поставил их дыбом. До этого я наблюдал, как собирается мама (наряд она меняла трижды), и вообразил Кита перед зеркалом, начесывающим волосы на груди.

У меня на груди волос нет. У папы там целые заросли, но я вообще на него непохож. Порой думаю, его родной сын — Ричард, а вовсе не я. Может, нас перепутали?

Няню мама не приглашала. Она просто не знала, кому звонить, ведь мы с ней почти не разлучались. Кроме того, мама считала, что оставлять меня неизвестно с кем опаснее, чем одного. Люди, мол, бывают всякие, даже если некоторые кажутся милыми, кто знает, какие они на самом деле.

Мама приготовила мне молоко и печенье, номер «Нэшнл джиографик» о Древней Греции и специально заказанную аудиокнигу о мальчике, который после кораблекрушения оказался на острове в южной части Тихого океана и жил там один целых три года, пока его не подобрало проходящее грузовое судно. Еще мама приготовила задание, не сомневаясь, что оно мне понравится. Я должен был рассортировать ее мелочь. Когда мы сдадим ее в банк («мы» значило «я», ведь мама из автомобиля не выйдет), она выплатит мне десятипроцентную премию, то есть центов тридцать пять, если очень повезет.