Читать книгу "Присягнувшие Тьме - Жан-Кристоф Гранже"

Дверь снова открылась: на пороге стоял Маласпе. Крепкий, бесстрастный, закутанный в парку, на ремне через плечо всегда маленький патронташ, сплетенный на индейский манер. Длинные седые пряди, стянутые в конский хвост, и трубка в зубах довершали картину. Он напоминал скорее учителя технического лицея, чем полицейского, прослужившего в Уголовной полиции пятнадцать лет.

– Хотели меня видеть?

Из-за трубки он проглатывал половину слов. Я открыл ящик стола, вынул прозрачный пакетик и положил в него образок с изображением архангела Михаила.

– Разузнай об этом все, что можешь, – сказал я, перебрасывая ему пакет. – Проконсультируйся у специалистов по нумизматике. Я хочу точно знать происхождение этой штуки.

Маласпе повертел пакет, рассматривая содержимое со всех сторон.

– Что это?

– Именно это я и хочу узнать. Сходи к профессорам, перетряхни факультеты.

– Кажется, мне впору опять за парту.

Он сунул образок в карман и исчез. Я провел битый час, изучая материалы, скопившиеся у меня на столе, – ничего стоящего. В 17.00 я поднялся и пошел к начальнице.

Постучал в дверь и услышал предложение войти. Атмосфера чистоты, где витал легкий запах ладана, – это мне напомнило мое собственное жилище.

Натали Дюмайе отличалась сильным и решительным характером, но этого никак нельзя было предположить по ее внешности. Лет сорока, бледная кожа, фигура манекенщицы, стрижка «каре» – черные волосы уложены с нарочитой небрежностью. Угловатая резкая красота, которую смягчали огромные глаза – зеленые, спокойные, мягко проникающие вам в душу. Всегда шикарно одетая, можно сказать, по последней моде, она носила итальянские фирменные вещи, которые редко можно увидеть у нас на набережной Орфевр.

Это что касается внешности. По характеру Дюмайе полностью соответствовала духу Уголовной полиции: жесткая, циничная, упорная. Раньше она работала в группе «Антитеррор», потом в Наркотделе и везде показала себя с лучшей стороны.

У нее имелись две отличительные особенности. Во-первых, очки в гибкой оправе, которую невозможно сломать: ее можно смять в руке, но она тут же восстанавливает свою форму. Дюмайе была такой же: несмотря на мягкие манеры, она ничего не забывала и никогда не теряла из виду свою цель. Другой ее особенностью были кончики пальцев. Заостренные, длинные, они напоминали сверхтонкие молоточки огранщика алмазов, такие твердые, что ими можно разбивать драгоценные камни.

– Хотите чашечку «Кимун»? – спросила она, поднимаясь из-за стола.

– Спасибо, не беспокойтесь.

– Я все-таки приготовлю.

Она поколдовала над чайником. В ее движениях было что-то от студентки и верховной жрицы. И эта ее чайная церемония отдавала чем-то древним, культовым. Мне вспомнились ходившие у нас слухи, будто Дюмайе посещает секс-клубы, где участники обмениваются партнерами. Так это было или нет? Я вообще не верил слухам, а уж этим особенно.

– Если хотите, можете курить.

Я кивнул, но сигареты вынимать не стал. Нельзя было расслабляться – «срочный» вызов не предвещал ничего доброго.

– Вы знаете, зачем я вас вызвала?

– Нет.

– Присаживайтесь.

Она пододвинула ко мне чашку:

– Мы все потрясены, Дюрей.

Я уселся, ничего не ответив.

– Полицейский такого класса, как Люк, такой сильный, надежный… Это кошмар какой-то!

– Вы меня в чем-то упрекаете?

Резкость моего тона вызвала у нее улыбку.

– Как продвигается расследование в Ле-Пере?

Я вспомнил о своем предчувствии: победу праздновать еще рано.

– Продвигается. По одной из версий, это могли быть цыгане.

– У вас есть доказательства?

– Только предположения.

– Будьте осторожны, Дюрей. Чтобы без всяких расовых предрассудков.

– Поэтому я и не распространяюсь об этом деле. Дайте мне немного времени.

Она рассеянно кивнула. Это было только вступление.

– Вы знаете Кондансо?

– Филиппа Кондансо?

– Служба собственной безопасности, дисциплинарный отдел. Похоже, на Субейра есть что-то существенное.

– Что значит – существенное?

– Не знаю. Он позвонил мне сегодня утром и только что перезвонил снова.

Я молчал. Кондансо был одним из тех, кто любит копаться в дерьме и буквально кончает от радости, когда один из нас оказывается за воротами. Тыловая крыса, хлебом не корми – дай только унизить опера, заставить его подавиться своим геройством.

– Рапорт на Люка составлял он. И дело ведет он.

– Как всегда.

– Он считает, что его люди уже вышли на след. Сегодня после полудня кто-то запросил данные на Люка в банке. Он без труда определил любителя совать нос в чужие дела.

Что ж, Фуко зря времени не терял. Она пристально смотрела на меня своим текучим взглядом. В одно мгновение он стал жестким, и ее глаза превратились в бриллианты:

– Что вы хотите раскопать, Дюрей?

– То же, что и Служба безопасности, что и все. Я хочу понять причины поступка Люка.

– Депрессия беспричинна.

– Ничто не указывает на то, что у Люка была депрессия. – Я повысил голос. – У него двое детей, жена. Черт, не мог же он просто взять и бросить их! Должно было произойти что-то невероятное!

Не отвечая, Дюмайе взяла чашку и подула на краешек.

– Есть кое-что еще, – продолжал я уже спокойнее. – Люк – католик.

– Мы все католики.

– Но не такие, как он. И не как я. Каждое воскресенье мы бываем на службе, каждое утро молимся. То, что он сделал, противоречит нашей вере, понимаете? Люк отказался не только от жизни, но и от спасения души. И я должен найти объяснение такому отказу. Это никак не отразится на разработке других дел.

Комиссар сделала маленький глоток, словно котенок.

– Где вы были сегодня утром? – спросила она, осторожно ставя чашку на стол.

– За городом, – неохотно ответил я. – Надо было кое-что проверить.

– В Верне?

Я молчал. Она перевела взгляд на открытое окно, за которым виднелась Сена. День клонился к закату. Речная гладь напоминала застывший цемент.

– Мне сегодня позвонил Левен-Паю, шеф Люка. Ему звонили жандармы из Шартра. Они по телефону получили сигнал. К врачу из местной больницы приезжал парижский полицейский. Высокий, с горящим взглядом… Вам это ни о чем не говорит?

Я резко наклонился и схватился за край стола: