Читать книгу "Женская логика - Виктор Пронин"

– А пленка?

– Пленка цела, поскольку я захватила ее с собой. Она просто завалялась в сумочке. Сумочка была при мне. С ней я и вошла в эту пещеру, которая совсем недавно была моей квартирой. – Касатонова, видимо, сама не заметила, как стала перечислять все свои действия, самые незначительные, чтобы застолбить в сознании участкового каждый свой шаг, поступок, жест, слово. Чтобы не осталось у Гордюхина никаких сомнений в ее здравости, в ней самой.

– Может быть, они искали деньги? У вас есть деньги?

– Деньги на месте. Где именно... не скажу.

– И это правильно, – усмехнулся Гордюхин. – Шуба, манто, драгоценности?

– Все это исчезло. Лет двадцать назад. Когда я ушла от мужа. Или он ушел от меня. Как вам будет угодно. Но все это я спустила сама, по доброй воле.

– Зачем? – простодушно удивился Гордюхин.

– Кушать хотелось.

– Простите, – он смутился так яростно, что лицо его по цвету почти сравнялось с околышем форменной фуражки. – Виноват.

– Вот транзистор. – Касатонова пришла на помощь Гордюхину и перевела разговор на соседнюю тему. – Этот транзистор, – она ткнула своим пальчиком в приемник, все еще стоявший на столе, – стоит в десять раз больше, чем фотоаппарат, который вы так неуважительно называете мыльницей. Но мыльницы нет, а приемник на месте.

– В таком случае вывод можно сделать только один, – твердо сказал Гордюхин.

– Какой? – спросила Касатонова и даже вперед подалась, чтобы побыстрее услышать ответ.

– Все это, – Гордюхин сделал широкий жест рукой, – все это инсценировка. У них было мало времени, и они пытались замаскировать истинную свою цель.

– Господи, Николай Степанович! Скажите мне наконец – в чем же была их истинная цель? Они хотели меня убить?!

– Пока нет.

– А потом захотят?

– Как знать, – уклончиво ответил Гордюхин. – Как знать, – повторил он, видимо, только сейчас осознав ужас собственного предположения. – Да вы не переживайте, Екатерина Сергеевна. Все идет не самым худшим образом.

– Но может пойти и самым худшим образом? Интересно, кого же вы пригласите в качестве понятых, когда будете фотографировать мой холодный труп? Этого пьяного слесаря? Я против. Только не его. Он опять заснет на диване, будет похрапывать, посапывать, попукивать... А я, бездыханная, в это время буду лежать вот на этом полу?!

Гордюхин некоторое время озадаченно смотрел в касатоновские глаза, пытаясь понять – шутит она или уже впала в самую настоящую истерику. И лишь через некоторое время в самых уголках ее глаз он увидел нечто поигрывающее, нечто такое, что можно назвать смешинками, которые она пыталась скрыть из последних сил.

– Ладно, – он махнул рукой. – Отвечаю на ваш вопрос. Я не исключаю, что цель погромщиков – снимки.

– Снимки? – удивилась Касатонова. – А на фига они кому нужны? Какой смысл взломщикам брать снимки, если у следователя Убахтина в папке этих снимков в десять раз больше?

– Не знаю, – негромко ответил Гордюхин. – Не знаю... Но что-то в этом есть. Давайте припомним, как все происходило... Мне позвонил Убахтин и сказал, что поступил звонок от какого-то хмыря об убийстве. Да, к тому времени слово «убийство» уже прозвучало. Это очень важно – человек позвонил Убахтину, вернее, не ему самому, он вначале вышел на дежурного, так вот он и произнес первым это слово. А Убахтин уже позвонил мне, велел быть на месте, а он со своими ребятами выезжает.

– После этого вы идете поднимать меня с постели, – подсказала Касатонова.

– Примерно так, – смутился Гордюхин, ему, видимо, показались двусмысленными слова о постели. – И мы с вами присутствуем, как Пыжов своим нехитрым инструментом...

– Пыжов – это кто?

– Слесарь!

– А, так он Пыжов, – протянула Касатонова, будто фамилия слесаря действительно имела значение. – Пыжов! Надо же... Инте-ре-сно, – она даже голову склонила набок.

– Дальше, – Гордюхин с трудом дождался, пока Касатонова привыкнет к фамилии слесаря. – Пыжов выставляет дверь без особых усилий, и мы входим.

– Нас обогнал тот хмырь с чемоданом, – подсказала Касатонова. – Цокоцкий.

– Нет, – Гордюхин поводил ладонью из стороны в сторону. – Он только попытался. Но не обогнал. Мы вошли первыми. А почему мы вошли первыми?

– Потому что мы с вами ничего не боялись!

– Нет, не поэтому, – Гордюхин покачал головой. – Цокоцкий, это тот, который первым ударил в колокола, позвонил дежурному в милицию, а потом разговаривал с Убахтиным... Он с Балмасовым должен был этим утром лететь в командировку. В Вологду, как мне помнится. Так вот, он предположил там же, на площадке, что, возможно, Балмасов-то жив и ему нужна помощь... Он так сказал. Помните? Беспокоился о своем товарище, сотруднике, попутчике... Не знаю, кем еще он ему доводится. И мы с вами вошли в квартиру. В коридоре я взял у вас фотоаппарат и начал щелкать. Вам, помню, не понравилось, что я много снимаю.

– Я вам ничего не сказала! Не надо на меня бочку катить!

– Я чувствовал, как вы вздрагивали после каждого моего щелчка, – усмехнулся Гордюхин.

– Я вздрагивала? Вы еще скажите, что я вздрагивала всем телом!

– Про тело ничего не могу сказать, а вот про другое...

– А у меня ничего другого и нету! Только тело.

– Пусть так, – Гордюхин смиренно кивнул, соглашаясь заранее со всем, что скажет Касатонова. – Так вот, я щелкал, когда в квартиру еще никто не вошел. Кроме вас, Екатерина Сергеевна. Потом уже ввалилась убахтинская банда, начали фотографировать, рисовать на ковре положение трупа, искать отпечатки пальцев, где только можно и где нельзя...

– И ни одного не нашли!

– Не нашли. Но к этому времени я уже не снимал. Положил мыльницу на полку, откуда потом вы ее тихонько сперли.

– Ну а как же! Дверь выставлена, квартира не запирается – сопрут! Как пить дать сопрут.

– Замнем для ясности, – сказал Гордюхин. – Забыл я про вашу мыльницу, забыл. А то бы не оставил. Вот я и думаю себе... – Он замолчал.

– Ну? – нетерпеливо поторопила его Касатонова.

– Вот я и думаю себе, – взгляд Гордюхина уперся в стену и остановился, нащупав какую-то одному ему видимую точку. – Вот я и думаю себе, – опять повторил он, похоже, перенесясь духом своим в балмасовскую квартиру. – Что важного могло произойти в те несколько минут?

– В какие несколько минут?

– Которые прошли между и между, – бормотал Гордюхин, не вполне, видимо, соображая, что произносит. – Значит, так, мы с вами вошли в квартиру... До нас в ней никто после убийства не был... Мы вошли первыми, поскольку Пыжов...

– Это кто?

– Слесарь. Поскольку Пыжов вскрыл дверь на наших глазах. И уже в прихожей я взял у вас мыльницу, хотя вы были от этого не в восторге.