Читать книгу "Разборки дезертиров - Сергей Зверев"

Сержант с колена самозабвенно строчил между колоннами (если не ошибаюсь, там была река). Хомченко, раненный в плечо, скреб конечностями, пытался приподняться. У соседней стены сучил ногами Балабанюк, посылая в темноту рваные очереди.

Постепенно до стрелков дошло, что ответный огонь уже не ведется. Пальба оборвалась. Кто-то истошно вопил:

– Давай, Кирюха, чего ты ссышь?!

– Уйдут же! – вскинулся Капустин. – Балабанюк, за мной! Кто там с фонарем – посвети!

Рванули за угол. Тени плясали перед глазами. Балабанюк сменил магазин, отбросив ненужный – он запрыгал по каменному полу. Кто-то уперся в плечо, возбужденно дыша – Ленька Аристов! Мизансцена в круге света – узкий пятачок между столбами. Обрыв, беснуется река. Двое с дикими глазами пятились к обрыву. Портретное сходство с искомыми персонажами, кажется, имелось. Двое бросились вперед – свои, Балабанюк и сержант Капустин. Истошный визг разорвал барабанные перепонки:

– А-а-а-ааааа!!! – в исполнении рядового, и наши первыми открыли огонь! Подземелье взорвалось, как глазунья в микроволновке.

– Кирюха, прыгай!!! – Ушастый, выпучив глаза, опустошил рожок в голую стену (нет дураков на тот свет), и даже набитый свинцом продолжал давить на курок. Оторвались пятки от обрыва, он исчез в водовороте. Начиналось самое страшное. За спиной что-то трещало, ломалось. Кусок слоеной стены, разбитый свинцом, обрушился, распался на части. Разгневали мы, видно, духов подземелья. Успели отпрянуть, но это уже не спасало. Кусок стены оказался кирпичиком, после удаления которого дестабилизировалась ВСЯ стена. Обвал огромной разрушительной силы нас накрыл! В спину ударила плоская плита, я поехал вместе с ней, перебирая ногами. Кричали слева, справа, фонарь улетел, и безумный элемент стихии, выведенный из хрупкого равновесия, смыл всех участников драмы, живых и мертвых, в реку!

Сработал навык, обретенный в армии – выживай, но думай о будущем. Я нырнул солдатиком, ушел на глубину, но автомат не потерял, ремень обвил шею. Четырехкилограммовый «калашников» взгромоздился поверх рюкзака, периодически колотил меня по затылку. Под водой было не так бурно. Но сразу отнесло к стене, я ударился плечом, оттолкнулся пяткой от скользкого выступа, отметился на поверхности, чтобы хлебнуть воздуха, и снова ушел на глубину. От нового удара меня завертело, как прялку. Воздуха не хватало, я вновь оказался на поверхности, активно заработал руками. Меня несло потоком в кромешной темноте, неизвестно куда, я задыхался, боролся с судорогами. Извилистых поворотов, слава богу, в русле не было – река текла прямо, пробивая, как копье, скальную породу. Добывать воздух становилось труднее, я слабел и, вполне вероятно, покинул бы этот мир намного раньше, чем планировал, не вырвись река на поверхность!

Сначала меня подняло, как лыжника на трамплине, автомат ударил по загривку, сознание померкло, я камнем ушел на дно, но успел отметить перед погружением тучу над головой! Факт достаточно интересный, чтобы попробовать выжить. Я энергично задвигал руками, вынырнул. Кончилось подземелье! Обрывались склоны, хвойный лес сползал по обрыву, туча клубилась в непосредственной близости. Чья-то головешка мелькала впереди – то выныривала из потока, то погружалась в пучину. А может, коряга. Меня несло, оценить обстановку не было возможности. Слишком поздно я обнаружил, что плыву не по стремнине, меня сносит к скоплению валунов у левого берега, а сама река меняет направление и круто уносится вправо! Я отчаянно замолотил руками, стараясь избежать столкновения с камнями, но камни приближались, я что-то проорал (уж явно не «банзай»), сжался, набрал зачем-то воздуха…

Удар был сильным. Таяли кристаллики калейдоскопа, ремень крутился вокруг шеи, сдавливая горло. Меня перевернуло, и только рюкзак за спиной спас затылок от полного разрушения.

Отсутствовал я, похоже, долго. Сознание периодически напоминало о себе. Я скатился с камня, на котором подвергался водным процедурам, заполз на склон. Глина скрипела на зубах. Я стянул с себя промокший рюкзак, оружие, куда-то пополз. Потом поднялся, побрел к сползающему на склон ельнику. Мокрая одежда вставала колом, холод тряс, глаза слипались. Я добрался до ближайшей елочки, вывалил из рюкзака содержимое, отыскал нож, начал лихорадочно срезать лапы. Видно, страх подхватить пневмонию был сильнее усталости. Я работал, стиснув зубы, нарезал целую гору. Стянул с себя одежду, развесил на ободранной елочке. Забрался в хвою, нагреб на себя лапник, скорчился, уснул под грохот реки, рвущейся из подземелья…

А утром, проснувшись от собственного кашля, долго не мог вспомнить, где же был я вчера. Прихлопнул кровососа, впившегося в щеку, выбрался из-под еловых веток и начал с изумлением озираться.

Местечко впечатляло величием и нетронутостью. Крутые террасы, испещренные пятнами красной глины, группами молодых елочек, сползали в быструю речку. Плотные облака без просвета, россыпи валунов на подходе к излучине, подушки кочек, провалы лощин, очаги сочно-зеленого кустарника. Ни одной живой души, за исключением остроклювого чижика, который бухнулся на ветку, склонил головку и уставился на меня смышленым глазом…

Дождя прошедшей ночью не было. Одежда высохла и топорщилась. Я обстучал с нее комья грязи, облачился – это было своевременно ввиду обилия гнуса. Ботинки просушить не удалось, но в целом товарный вид они сохранили.

Приведя себя в порядок, я проверил автомат (затвор срабатывал, но в ствольной коробке подозрительно хлюпало), просушил боезапас, подивился качеству «командирских» часов, которые шли и показывали начало шестого. Устроился на сухом пригорке, сгреб вываленные из рюкзака вещи и стал сортировать их на кучки – годные, испорченные и продукты.

Я сидел на кочке, поедая ставший однородной массой бутерброд с рыбой, и тоскливо созерцал речные берега, когда в кадре появился Булдыгин.

Он брел, пошатываясь, по волнистой касательной к берегу. За ночь Павел Викторович сильно постарел, сморщился, потерял портфель с «домашними заготовками» и стал похож на инвалида, страдающего амнезией.

– Павел Викторович, – окликнул я, – не проходите, пожалуйста, мимо.

Он остановился, поднял голову. Наморщил лоб, украшенный багровой припухлостью. Подумал минутку, стоит ли Магомету идти к горе в таком состоянии, все же решился и, отдуваясь, полез на склон.

– Будешь? – протянул я ему растекшийся по руке продукт.

– Что это? – не понял Булдыгин.

– Бутерброд. С рыбой. Ты анчоусы когда-нибудь ел?

– Ел, – пожал плечами Булдыгин. – Трава как трава.

Он еще раз подумал, после чего кивнул.

– Буду. – Отскреб с моей ладони жидкую кашицу, похожую на прикорм для подлещика, устроился на соседний бугорок и принялся чавкать. Я дождался, пока он оближет пальцы.

– У тебя что-то с лицом?

Он махнул рукой.

– Пострадало. Запить есть?

– Под нами.

Он угрюмо посмотрел на протекающую под ногами речку, вздохнул, развернулся задом к воде и стал спускаться. Я с жалостью смотрел, как он мостится на окатыше, тянет руки, жадно пьет из ладошек (неужели раньше не догадался?), с одышкой ползет обратно. Просушить одежду Булдыгин, конечно, не догадался, был мокр и жалок. Я высыпал на ладонь горсть таблеток – он слизнул не глядя, поблагодарил кивком.