Читать книгу "Фарландер - Кол Бьюкенен"

Выдержит ли он такое наказание?

Позже, где-то в глубине ночи, Нико вынырнул из забытья от прикосновения к ноге чьей-то руки и пахнувшего в лицо жаркого, неприятного дыхания. Он резко выпрямился, оттолкнул невидимого чужака и прокричал что-то нечленораздельное, испуганное. Из мрака донеслось проклятие и шарканье удаляющихся шагов.

Он потер глаза, похлопал себя по лицу, отгоняя сон, и снова приткнулся к стене.

Отсюда надо выбираться. Дышать неподвижной, застывшей вонью становилось невмоготу. Сгустившаяся темнота давила, как тяжелое бархатное одеяло. Он чувствовал себя попавшим в западню зверьком, зная, что до утра не может даже просто подняться и выйти во двор, не может увидеть небо и звезды, вдохнуть свежий воздух. Из памяти всплыло далекое детское воспоминание: гуляя как-то в лесу, он наткнулся на силок, крепкую проволочную петлю с нижней частью лапы дикой собаки, которая, попав в западню, сама перегрызла себе конечность.

И снова шорох шагов. Кто-то приближался из темноты. Нико подобрался, готовясь ударить невидимого врага.

«Не уйдешь, не оставишь меня в покое, — буду рвать зубами», — подумал он, настраиваясь на решительный отпор.

— Успокойся, — произнес голос. — Я — друг.

Незнакомец опустился рядом и, похоже, сунул руку под одежду.

Вспыхнувший вдруг огонек ослепил Нико, и он даже зажмурился. Потом, заслонившись козырьком ладони, осторожно открыл глаза. Язычок пламени зашипел и свернулся, а на его месте вспыхнуло красноватое мерцание сигариллы. Незнакомец подул на спичку, и их обоих снова накрыла непроглядная тьма.

— Знаешь, полночи не мог заснуть, все вспоминал, откуда мне знакомо твое лицо. — Он затянулся. Табак чуть слышно затрещал, а огонек осветил очертания нижней части лица, одновременно углубив тени на его впадинах. — А потом вспомнил. Я знал когда-то твоего отца.

Нико моргнул, глаза никак не могли привыкнуть к огоньку.

— Ну конечно, — насмешливо протянул он. — Знал... как же...

— Не называй меня лжецом, парень. — Незнакомец выдохнул. — Ты — вылитый он. Твой отец был женат на рыжей бабенке по имени Риз. Красивая женщина, насколько я помню.

Нико опустил руку.

— Да, мою мать зовут Риз. Так вы и вправду его знали?

— Как и других. Мы два года дрались под стенами.

— Вы были Спецом?

— Точно. Порой кажется, что это было лет сто назад. Теперь-то я на жизнь зарабатываю другим. Играю в раш. Когда не могу оплатить долги, провожу какое-то время здесь. — Незнакомец потер ладонью колючую щеку. — Л ты? Как дошел до такого состояния?

Излагать невеселую историю своих приключений желания не было.

— Мой целитель сказал, что здесь полезная для моих легких атмосфера, вот и прихожу время от времени.

— Твой отец тоже любил пошутить, — без малейшего намека на юмор заметил анонимный сосед. — Именно это мне в нем и нравилось.

Уловив резкую нотку, Нико ждал продолжения. У лица повис табачный дымок, приятный аромат в этой вонючей дыре. Еще совсем недавно они с Леной в компании других парней и девушек просиживали вот так ночи у костра в каком-нибудь парке или пустом здании. Пили, передавая по кругу бутылку, дешевое вино, потягивали набитые «травкой» самокрутки. Нико развлекал приятелей шуточками, все смеялись, и теплый круг смеха как будто задерживал неминуемый приход нового трудного дня.

— Виделись мы не часто, — неторопливо продолжил незнакомец. — Однажды твой отец обвинил меня в мошенничестве. Сказал, что просто так это не оставит. Что поймает и выставит на позор перед всей командой. Должен признаться, обошелся мне в кругленькую сумму. Хотя потом я с ним поквитался.

Незнакомец то ли закашлялся, то ли невесело рассмеялся.

— Не могу сказать, что удивился, когда он взял да и сбежал от нас. Я как увидел его испуганные глаза, так сразу и понял, что у него на уме.

Нико скрипнул зубами и сжал кулаки, но заставил себя перевести дыхание и произнести почти спокойно:

— Мой отец трусом не был.

И снова то ли кашель, то ли смех.

— Я же без всякого намека. И папашу твоего не осуждаю. Когда доходит до рукопашной, трусом становится каждый, кроме разве что совсем уж сумасшедших. Я только хочу сказать, что одни боятся больше, а другие меньше, вот и все.

Сдерживаться становилось все труднее, и громкое дыхание Нико уже перекрывало сонное посапывание соседей.

— Расслабься, парень, мы же просто разговариваем, а слова ничего не значат. На-ка, затянись.

Нико отвел глаза от тлеющего кончика сигариллы и постарался вспомнить отца. Высокий, подтянутый, с длинными волосами и добрыми глазами, тихий. И совершенно другой, когда выпивал. Шумный, грубоватый, с кувшином эля в одной руке, он мог запросто, обхватив за талию, вытащить в танцевальный круг жену или сыграть нескладную, но задорную песенку собственного сочинения, перебирая струны на стареньком житаре. Вдвоем они нередко отправлялись в долгие прогулки по окрестным холмам, а на День Глупца ходили на берег моря, где отец просто сидел, вглядываясь в далекую туманную дымку, а Нико играл неподалеку.

Ему исполнилось семь, когда отец записался в Спецы, объяснив такое решение тем, что враг усиливает давление. Каждый день либо защитники города обнаруживали новый подкоп маннианцев, либо сами маннианцы врывались в подземный туннель хосов. Спецы несли тяжелые потери и нуждались в подкреплении.

Отец уходил на несколько недель, иногда даже на месяц, и каждый раз возвращался домой немного другим человеком. Более тихим, молчаливым, менее приятным внешне.

Однажды он пришел без одного уха, так что слева у него остался только слуховой проход. Тем не менее Риз обняла мужа и долго шептала нежные слова. В другой раз отец вернулся с повязкой на голове. Когда он снял бинты через несколько дней, оставшееся ухо выглядело так, словно его жевал пес. Со временем у него исчезли брови. От длинных волос осталась короткая щетина. Лоб, лицо и губы покрывали шрамы. Он постоянно сутулился, втягивал голову в плечи, словно замерзал.

Видя все эти страшные перемены в любимом мужчине, мать старалась скрывать ужас, но постоянно контролировать себя не могла, и нередко ее выдавало неосторожное слово или гримаса.

Когда отцу дали наконец первый длительный отпуск, Нико едва узнавал его в человеке, смотревшем на сына словно на чужака, сидевшем в одиночку под дождем, никогда не улыбавшемся, редко заговаривавшем и много пившем. И атмосфера в доме уже не была прежней. Любая мелочь могла вывести отца из себя, и тогда он срывался и начинал кричать. Нико жил в постоянном напряжении, всегда ожидая неприятностей.

Он все больше времени проводил на улице, с Буном, и они гуляли по лесу. В плохую погоду Нико оставался в своей комнате, за закрытой дверью, мысленно пересказывая заученные наизусть истории или проигрывая «Повести Рыбы», пьесу, постановку которой видел несколько раз, когда приезжал в город, заполняя время пустыми фантазиями.