Читать книгу "Что необходимо знать о Михаиле Булгакове - Дмитрий Евгеньевич Галковский"

переписывание, причём первая часть была написана за один месяц (с полного нуля, на заданную тему, и людьми, которые до этого никогда не писали романов и никогда не работали вместе). Текст романов крайне сложный, с массой второстепенных персонажей, неоднозначных сюжетных ходов и с колоссальным количеством аллюзий и реминисценций.

То, с какой скоростью были написаны вещи, это рекордный предел для одного человека — которому не надо самого себя уговаривать на исправления и самому себе объяснять сюжетные находки. И это профессионал, которому не надо мучиться, так как для настоящего писателя писать это удовольствие. Писатели мучаются, когда им мешают писать, или когда в процесс творчества вмешиваются обстоятельства, привнесённые извне (сроки, диктат чужой воли, бубнение под руку, тяжелая болезнь).

Но и в случае профессионала подобная скорость невероятна. Это человек должен был предварительно долго думать и писать в уме.

Ну, хорошо. Как работали Ильф и Петров вместе (да ещё с такой колоссальной скоростью) непонятно. А как по отдельности? По отдельности оказывается тоже никак. Петров следующим образом описывает раздельную работу над «Одноэтажной Америкой»:

«Привычка думать и писать вместе была так велика, что, приступая к сочинению нашей последней книги — «Одноэтажной Америки», которую мы писали порознь, по главам, мы очень мучились… мы разъехались по домам, распределив, кто какую главу будет писать. Мы решили встретиться через месяц с громадными рукописями. Помню, что я просидел за пустым листом бумаги целый день и целую ночь и потом опять целый день — и не мог сочинить ни строчки… В отчаянии я поехал к Ильфу… Ильф очень мне обрадовался, даже как-то неестественно бурно обрадовался… — Знаете, Женя, — сказал он, — у меня ничего не получается».

И далее описывается, что соавторы всё-таки стали писать главы отдельно, но, о чудо, они были написаны так похоже, что даже близкие друзья не могли определить где Ильф, а где Петров. Причём порознь им стало работать гораздо легче.

То есть «мы ничего не могли написать по отдельности, поэтому написали по отдельности, но написав по отдельности, написали точно так, как будто написали вместе».

Спрашивается, а зачем тогда мучились десять лет? История возникновения тандема описывается так:

«— Есть отличная тема, — сказал Катаев, — стулья. Представьте себе, в одном из стульев запрятаны деньги. Их надо найти. Чем не авантюрный роман? Есть еще темки… А? Соглашайтесь. Серьезно. Один роман пусть пишет Илья, а другой — Женя… Мы с Ильфом вышли из комнаты и стали прогуливаться по длиннейшему коридору редакции.

— Ну что, будем писать? — спросил я.

— Что ж, можно попробовать, — ответил Ильф.

— Давайте так, — сказал я, — начнем сразу. Вы — один роман, а я — другой. А сначала сделаем планы для обоих романов.

Ильф подумал.

— А может быть, будем писать вместе?

— Как это?

— Ну, просто вместе будем писать один роман. Мне понравилось про эти стулья… — Как это вместе? По главам, что ли?

— Да нет, — сказал Ильф, — попробуем писать вместе, одновременно каждую строчку вместе. Понимаете? Один будет писать, другой в это время будет сидеть рядом. В общем, сочинять вместе».

Так наши советские гонкуры случайно стали работать вместе, причём сразу над романом. И, как мы помним, тут же начали мучиться друг об друга — долгие годы.

Общее впечатление от подобных нескладушек такое: оба «писателя» — редкостные лентяи. Как лентяям положено, они всячески упирают на крайнюю трудоёмкость выполняемой ими работы, и при этом постоянно подчёркивают, что чудовищные усилия, ложащиеся на их плечи, распределяются равномерно.

Брат Евгения Петрова Валентин Катаев вспоминал слова Ильфа:

«— Валюн! Ваш брат меня мучит. Он требует, чтобы я работал. А я не хочу работать. Понимаете? Я не хочу работать. Я хочу гулять, а не работать».

По темпераменту Ильф был похож на эстонца, которого живчик Петров постоянно втягивал во всякого рода проекты и прожекты. Может быть, сам Петров был трудоголиком? Был. Но не трудо-, а алко-. Жена Катаева (который тоже пил много, но «пей, пей, да дело разумей»), вспоминала:

«Я никогда не видела такой привязанности между братьями, как у Вали с Женей. Собственно, Валя и заставил брата писать. Каждое утро он начинал со звонка ему — Женя вставал поздно, принимался ругаться, что его разбудили… «Ладно, ругайся дальше», — говорил Валя и вешал трубку».

То есть лежебока Ильф уставал от лежебоки Петрова. «Труженики».

II

В установлении авторства знаменитых романов могли бы сильно помочь рукописи, однако черновиков «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка» НЕТ. (Нет, разумеется, и переписки по поводу совместной работы.)

Вообще авторы довольно трепетно относятся к своим рукописным текстам, причём к черновым — трепетнее, чем к беловым. Там могут быть интересные фрагменты, которые можно использовать в дальнейшем, иногда важно проследить развитие той или иной темы. В ряде случаев рукописи важны как своеобразный дневник — на полях могут ставиться даты. И конечно рукописи играют особую роль при совместной работе — всегда можно отмотать пленку и выяснить, кто что писал и что предлагал.

Ничего этого ни в случае «Двенадцати стульев», ни в случае «Золотого теленка» нет.

Есть беловая рукопись «Двенадцати стульев», написанная одной рукой (Петрова) и две машинописные копии с неё с редакторской правкой. Это ноль.

От «Теленка» остались какие-то рожки да ножки — несколько разрозненных клочков, а также беловая первая часть (написанная якобы даже не за месяц, а за три недели (!)) и другой вариант конца, не пропущенного крепчающей цензурой. Это почти ноль.

Стоит заметить, что выше я не упомянул ещё одну причину сохранности черновиков. Автор всегда озабочен доказательством своего авторства. Черновик это верифицирующий документ.

В значительной степени с этой же целью устраиваются чтения неопубликованных отрывков. Такие чтения обставляются с большой торжественностью, туда приглашаются друзья-литераторы и потенциальные издатели. Среди коллег Ильфа и Петрова (Катаев, Булгаков, Олеша и т. д.) это была стандартная