Читать книгу "Юлия Данзас. От императорского двора до красной каторги - Мишель Нике"

графа Ростовцева, Юлия вела тайную переписку с императрицей, сделавшейся жертвой злословия:

«Я имела возможность писать и говорить Императрице об этой народной религиозности, которая ее привлекала так остро, пытаясь убедить ее, что в ней могут быть и темные стороны, что чистота души далеко не общая черта для всей этой среды святых странников. Императрице это не понравилось. „Вы слишком интеллектуальна, – говорила она мне, – не через разум обретаешь религиозный свет“. Из-за этого расхождения во взглядах на вопросы, которые она принимала близко к сердцу, между нами пробежал холодок, наша переписка и наши неофициальные встречи стали реже, и всякое близкое общение прекратилось через несколько лет, когда Анна Танеева (Вырубова) стала подругой и конфиденткой государыни, льстя ее тяге к „народной святости“»[23].

Состояние умственного здоровья императрицы, ставшей жертвой слепой религиозной экзальтации, является для Юлии Данзас смягчающим обстоятельством (с. 289), но было причиной «яростной антидинастической кампании», послужившей одним из поводов к революции (автор напоминает о деле Марии-Антуанетты и скандале с «колье королевы»). «Будущий историк, изучающий эту эпоху коллективного безумия, сможет констатировать чрезвычайное ослепление, преступную несознательность, как люди „высшего света“, сами того не зная, дали своим врагам оружие, нужное им для разрушения всего общественного здания» (с. 302).

Юлия Данзас сообщает о вмешательстве государыни с целью рекомендовать своему мужу назначения, поддержанные Вырубовой и Распутиным, которые, как ей казалось, могли спасти Россию от угрожавших ей «оккультных сил». Юлия описывает «крестный путь» империи, «последние конвульсии агонии», конец Распутина, убитого в ноябре 1916 г. одним из князей и депутатом Государственной Думы в «постановке, достойной времен Борджиа» (с. 349), падение режима, убийство всей императорской семьи (она не верит слухам о том, что одна из дочерей царя выжила).

В Юлии сочетаются несомненные черты историка и заботы педагогического свойства, она учитывает, что обращается к зарубежному читателю, который плохо знает Россию. Получив образование историка религии и психолога, она подчеркивает религиозную психологию императрицы, что объясняет ее доверие к Распутину. Юлия отвергает клевету в адрес императрицы, утверждает «чистоту ее намерений» и ее патриотизм, но не скрывает ее опрометчивых поступков и ослепления, к которому ее привел религиозный национализм, рискуя «шокировать тех, кто хотел бы набросить покров забвения на некоторые аспекты ее общественной жизни» (с. 369).

По этой книге видно, что Юлия Данзас была проницательным наблюдателем двора Николая II. Ее история правления Николая II, увиденная со стороны императрицы, выдерживает сравнение с книгой Мориса Палеолога, бывшего посла Франции в Санкт-Петербурге[24], цитируемой на с. 352. Но сочинение Ю. Данзас остается неизвестным для всех историков царствования Николая II, даже для американского историка Роберта Мэсси – автора фундаментальной книги об императорской семье «Николай и Александра»[25].

В политическо-религиозных салонах Санкт-Петербурга

Благодаря ее официальному положению при дворе все двери интеллектуального и религиозного общества Санкт-Петербурга были открыты перед Юлией Данзас.

Она является активным членом Философско-религиозного общества Санкт-Петербурга, основанного Николаем Бердяевым, Василием Розановым, Сергеем Булгаковым (о них Юлия Данзас позже напишет статьи в Париже), Дмитрием Мережковским, будущим католиком Вячеславом Ивановым и другими. Этому обществу в 1901–1903 гг. предшествовали религиозно-философские собрания, предназначенные для диалогов между духовенством и интеллигенцией, стремившейся к «новому религиозному сознанию»[26]. Философско-религиозное общество, рожденное в сложившейся после революции 1905 г. ситуации, ставило себе задачу одновременного обновления общества и церкви. Общество имело 712 членов в 1909 г. и 1522 члена в конце своего существования и организовывало собрания (всего 109) и заседания (всего 104)[27]; начиная с 1909 г. в нем была секция «изучения истории философии и мистики христианства». По меньшей мере за 1913 г. имя Юлии Данзас находится в списке членов (соревнователей) Общества[28]. Политизация Общества под влиянием, в частности, Мережковского, призывавшего к уничтожению царизма и Синодальной церкви, привело к уходу из него некоторых членов, среди них была и Юлия (после выступления Мережковского, в котором он обличал Россию):

«То, что я видела, было стремлением возбуждать в Церкви революционные силы, более или менее в духе самого радикального христианского социализма и с еще меньше заботой о доктринальной стороне вопроса. […] [Мережковский] принес мне довольно жалкие извинения: „Видите ли, я сам не знаю, почему я это сказал… Это дух времени, от меня ждали этого“. […] Я думаю, что он искренне сожалел об этом, и позже у нас были хорошие отношения. Он посылал мне свои книги с сердечными дарственными надписями, несмотря на то, что я часто насмехалась над ним»[29].

«Впечатление получилось отталкивающее. Либеральные батюшки типа Петрова[30], Асеева[31] и др., интеллигенты, вносившие в прения о религиозных вопросах свое поверхностное представление о Церкви как о каком-то интеллектуальном ордене, при полном незнакомстве с ее историей, ложная мистика отнюдь не церковного происхождения – все это могло внушить отвращение человеку, хорошо изучившему патристику и подлинную церковную мистику»[32].

Разочаровавшись в религиозно-философских собраниях, Юлия принимает участие в более конфиденциальных встречах у графини Софьи Сергеевны Игнатьевой[33] и у Евгения Григорьевича Шварца[34]. В этих религиозно-политических салонах она близко познакомилась с высшей православной иерархией.

У Шварца собирались представители высшего православного духовенства, члены Святейшего синода с его обер-прокурором, либеральные священники и члены высшего гражданского общества, по большей части правые. Юлия там делала доклады, один из которых был посвящен античным мистериям как прототипам христианских таинств[35]. Юлия была поражена ограниченностью концепции Церкви, отождествляемой с национальным сознанием, а также незнанием иерархами Западной церкви. Ей казалось, что русский мессианизм сводится к ограниченной «провинциальности».

«В один из вечеров целый ряд выступавших ораторов горячо доказывал, что в Римской Церкви как таковой не может быть и не было святых, разве только за редкими и случайными исключениями. Это выводило из себя Юлию Николаевну, которая горячо спорила и, наконец, обратилась к присутствовавшему на собрании митрополиту Владимиру[36]:

– Владыко, да скажите же вы им, что все это чепуха и невежество!

Митрополит Владимир смутился и стал говорить довольно туманно:

– Оно, конечно, святые-то у них были, но, если внимательно присмотреться, так это все-таки не наши понятия о святости; вот, например, Августин у них чуть ли не величайший святой, а для нас он только блаженный…

Юлия Николаевна обиделась за св. Августина и стало горячо доказывать, что незнание его на Востоке объясняется просто невежеством. Вообще она говорила резко, т. к. привыкла к тому, что в этом обществе ей все