Читать книгу "Карл Юнг. В поисках себя - Фредерик Ленуар"

кого-то еще (и чаще всего – родителя). Перенос – часть терапии, так как он несет в себе очень сильную энергию, которая позволяет заново активировать проблематику бессознательного и попробовать деактивировать ее, сделав сознательной [20].

Юнг рассказывает на эту тему один из своих первых опытов переноса, который наблюдал еще начинающим врачом, и он был настолько сильным, что свидетели поверили в «волшебное» исцеление пациентки:

«Я вспоминаю о случае, когда женщина 60 лет ходила на костылях из-за необъяснимой боли в левом колене. Это было в то время, когда я руководил клиникой Фореля и лечил гипнозом и внушением, перед Первой мировой войной. Как только я сообщил ей, что собираюсь ее загипнотизировать, она без моего участия впала в гипнотический транс, из которого я с трудом смог ее вывести. Как только она пришла в себя, она вскочила на ноги и вскричала: “Я исцелилась!” Когда человек, сопровождавший ее, протянул ей костыли, она оттолкнула их и вернулась триумфально, без поддержки, к себе домой. Мои ученики впечатлились этим “чудом”. Причиной этого исцеления стало то, что у нее был сын, на которого она нацелила все свои амбиции, но который был психически болен и находился именно в этой клинике моего отделения, о чем я понятия не имел, так как она вышла замуж и сменила фамилию. Она нашла во мне своего успешного сына, поэтому и произошел перенос на меня. Исцеление было демонстрацией в мою пользу, ad majorem gloriam filii[8]. Так она смогла оставить горести своего невроза в пользу счастья в этом переносе» [21].

Юнг настаивает также на вопросе о тени, которая во время аналитического лечения мобилизует механизмы проекции: «Во время психологического лечения диалектические отношения логически ведут пациента к конфронтации со своей тенью, этой темной половиной души, от которой все пытаются избавиться с помощью проекций: обвиняем ли мы своих близких в пороках, свойственных нам самим, или переносим наши грехи на божественного посредника с помощью раскаяния» [22]. Доверительные отношения, сформировавшиеся между доктором и пациентом, позволяют последнему пройти через свою тень, познать и принять ту темноту, которую он носит внутри, и единственное, что может сделать в этом случае психотерапевт, объясняет Юнг, – это составить компанию без какого-либо морального суждения, с любовью, чтобы пациент и сам смог полюбить себя, включая это темное измерение: «Любовь, которую мы испытываем к человеку, делает его лучше, ненависть делает его хуже, даже когда этот человек – ты сам» [23]. Позже я вернусь к вопросу о тени.

Каким бы ни был используемый метод, для Юнга необходимо, чтобы внутренний диалог между сознанием и бессознательным, как личным, так и коллективным, был установлен, не только чтобы человек понял себя цельной личностью, но еще и для того, чтобы он научился общаться с другими и понимать их, несмотря на различия. Ведь как мы можем слушать других и жить с ними в мире, если мы неспособны установить диалог и гармонию между разными частями нашей собственной психики?

«Пугающе видеть, насколько неспособен человек принять аргументы другого, хотя это умение является фундаментальной и необходимой функцией любого сообщества, – пишет Юнг. – Это и является наибольшей сложностью, с которой должен считаться каждый, кто планирует подобную конфронтацию с самим собой. Таким же образом, как он не позволяет самовыражаться другим, он не признает возможности существования “другого” в самом себе. Способность к внешней объективности измеряется способностью к внутреннему диалогу» [24].

6

Восток и алхимия

После десятилетия споров со своим бессознательным Юнг чувствует в начале 1920-х годов необходимость наконец открыться и противопоставить себя внешнему миру. Он чаще участвует в конференциях и семинарах в Европе и Соединенных Штатах, совершает несколько значимых путешествий в восточные страны, открывает для себя буддистскую, китайскую, а затем и даосскую философию и средневековую алхимию, которые подтвердили его находки насчет бессознательного и предложили новые перспективы.

Знакомство с другими мировыми культурами

После Первой мировой войны, начав выходить из эпохи внутренней дезориентации, Юнг решает узнать больше о других культурах, не только западных. Он уже долгое время интересовался античными цивилизациями, но сейчас он желает установить прямой контакт с мужчинами и женщинами, живущими или думающими иначе, чем европейцы или американцы, поглощенные логической рациональностью и почти полностью направленные на материальный мир.

Весной 1920 года он приезжает в Тунис через Алжир. На протяжении нескольких недель путешествует по Тунису, едет через Сус, на муле отправляется в южные оазисы (конкретно в Тозёр). Он глубоко тронут потоками новых запахов и красок, а также чувством, тонким и настолько далеким от его европейских привычек, – чувством замедляющегося времени. Он позволяет себе жить каждым моментом, смаковать каждую находку, каждое маленькое удовольствие и чувствует себя так, словно вернулся в детство. Он наблюдает за мусульманским обществом, которое кажется ему основанным на Эросе, аффективном принципе отношений, в отличие от христианства, изначально основанном на Логосе, более рациональном принципе дифференциации. Понимая, что языковой барьер не позволит ему пройти дальше в изучении мусульманской культуры, он не углубляется в этот вопрос, но возвращается в Европу, очень впечатленный этим первым путешествием в восточный мир.

Несколькими годами позже Юнг ответил на приглашение друга из США приехать в Нью-Мехико, чтобы встретиться с индейским народом пуэбло. Юнг долго общается на английском (он бегло пишет и разговаривает на немецком, французском и английском) с одним из их вождей, Охвиай Биано, чье имя означает «Горное озеро». Это первая большая беседа, которую он провел с незападным человеком. Юнг особенно был поражен разговором, который он приводит в автобиографии:

«“Белые люди всегда чего-то хотят, они постоянно взволнованы, совсем не знают отдыха, – говорил Охвиай Биано. – Мы не знаем, чего они хотят. Мы их не понимаем и думаем, что они сумасшедшие!” Я спросил его, почему же он считает, что все белые люди сумасшедшие. Он ответил: “Они говорят, что думают головой”. – “Ну конечно! А чем же думаешь ты?” – спросил я, пораженный. “Мы думаем этим”, – сказал он, указывая на свое сердце. Я впал в глубокое размышление. Казалось, впервые в жизни кто-то дал мне правдивое описание белого человека. ‹…› То, что обозначено для нас колонизацией, миссией к язычникам, расширением цивилизации и т. д., имеет и другое лицо – лицо крайне напряженной хищной птицы, высматривающей свою следующую добычу, лицо, достойное расы мародеров и пиратов. Все орлы и прочие хищные звери, украшающие гербы, предстали передо мной соответствующими представителями нашей истинной природы» [1].

Еще одна идея этого вождя искренне заинтриговала Юнга: утверждение, что главная религиозная функция его народа заключается, через ритуалы и молитвы, в помощи Солнцу (они поклонялись ему как божеству) подниматься каждый день и пересекать небо до самого заката. Юнг в замешательстве: он никогда не видел и не читал такого в истории религий. Несмотря на то что все люди во времени и пространстве просили богов и старались обрести их милость через обряды и моления, никогда он до этого дня не видел, чтобы Бог или боги могли нуждаться в помощи людей. Имеет ли эта странная концепция смысл? Этот вопрос продолжал зреть в нем, и немногим позже, в новом путешествии по Африке, блистательный ответ пришел ему в голову.

С осени 1925 до весны 1926 года Юнг совершает почти шестимесячное путешествие в Африку: от Кении до Египта, проезжая через Уганду и Судан. Большую часть пути он прошел пешком, и его глубоко поразила встреча с бесконечностью африканской саванны. Он созерцает стада антилоп, зебр, гну и газелей, и неожиданно его посещает мысль, серьезное волнение:

«Это было молчание вечного начала, мир такой, каким он был всегда, в состоянии небытия; ведь до самой современности не было никого, чтобы узнать, что такое “этот мир”. Я замедлился до тех пор, пока мои компаньоны не ушли дальше и пока я не потерял их из вида. Я ощутил себя абсолютно одиноким. Я был первым человеком, который узнал, что это и был мир, и который своим знанием только что сделал его реальным. Именно здесь с ошеломляющей ясностью мне явилась космическая ценность