Читать книгу "Мурена - Влада Багрянцева"

так, как он представлял — как-то интимно. Целовали шута редко, только в порыве страсти, и то, те моменты больше напоминали попытку поглотить его живьем. А герцог его целовал — мягко, насколько это мог делать мужчина, не торопясь, опасаясь спугнуть повисшую над ними тишину, и когда оторвался, то в глазах у него было что-то такое, что заставило Мурену потянуться к нему снова. Только проснулось то, другое, и Лойд оказался лежащим на сене так же быстро, как успел бы сделать вдох.

— Как предпочитаешь? — спросил Мурена, усевшись на нем и ощущая задницей его крепкий стояк. — Сверху? Снизу? Или и то, и другое, по очереди?

— Что? — прохрипел Лойд. — Да ты о чем? Мы и не знакомы толком!

— Не знакомы? — наклонился к самому его лицу Мурена. — А не ты меня тогда хлестал так же, на конюшне? У тебя тогда тоже стояло. Или тебя только такое заводит?

— Никого я не хлестал! — полупридушенно возмутился тот. — Не могу я так… просто так! Я же тебе и не нравлюсь даже!

Мурена, схватив его за лацканы, замер, пытаясь осознать смысл произнесенного, а Лойд, воспользовавшись его замешательством, опрокинул его на спину, навалился и вновь прижался к губам, в этот раз жадно и грубо. Затем вскочил и понесся к выходу так, будто в темноте конюшни его могли сожрать. Потрогав ссадинку на губе, Мурена усмехнулся, разводя ноги и поправляя в штанах ноющий член:

— Значит, все же, сверху.

Хуже, чем теперь, Леон себя никогда не ощущал. Даже когда его динамили или смеялись открыто, он таким идиотом себя не чувствовал. Прямо перед ним была возможность секса — вот прямо бери голыми руками, а он что? Поджал хвост и слился. Потому что Мурена его пугал еще и своей экспрессией и гиперактивностью в плане плотских… отношений. Леон никогда не был в позиции сверху — а Мурена явно намекал, почти трахая его собой через одежду, что ждет от него такой же страсти.

— Дерьмо, вот дерьмо! — бормотал Леон, шагая к кухне. — Так облажаться…

В этот раз бога он упоминать не стал, снова вспоминая последствия предыдущего раза.

Он вытер вспотевшие ладони о штаны, остановился у входа и подышал, успокаиваясь, решив оставить рефлексию на сладкое, толкнул дверь кухни, которая была предназначена для того, чтобы слуги выходили к колодцу за водой и выносили мусор. Однако вместо незнакомки в плаще он обнаружил одну служанку, которая мыла стол, выскребая деревянную поверхность щеткой.

— А где…

— Вы что-то хотели, Ваше Превосходительство? — вытянулась как по стойке девушка.

— А где, — Леон заглянул в темный угол, — нищенка?

— Нищенка? — девушка захлопала глазами, и он ощутил себя идиотом вторично — видимо, над ним позабавился кто-то из местных сверхъестественных тварей.

Махнув рукой, он направился к себе, осознавая заранее всю глубину бездны, в которую его толкали свежие, сочащиеся хмелем и сладковатым запахом сена воспоминания. Удивительно было то, что его уже ничего не удивляло. Будто он всегда тут и жил. В детстве его отправляли на ферму к бабушке, где первые дни он ходил, как пришибленный, фыркал на коров, обходил стороной индеек, а потом, в конце лета, ревел, вспоминая как с местными мальчишками играл в кукурузной чаще во вьетнамских партизан.

Забравшись в постель, игнорируя выглаженную ночную рубашку на спинке кресла, Леон долго не мог заставить себя уснуть. Вертелся с боку на бок, потом перекатился на живот, зажимая возбужденный член между своим телом и кроватью. Точно ощутил снова чужое дыхание на губах и чужую тяжесть на себе.

— Катись оно все…

Так бурно, едва ли не до воя, он тоже давно не кончал.

На рассвете Мурена оказался в его комнате, хотя, вроде бы, Леон дверь закрывал на ключ. Шут ему напоминал наглого кота, который, хоть на семь замков запирай, а в амбар все равно залезет, и не мышей ловить, а чтобы сладко дрыхнуть в бочке с пшеницей подальше от хозяйки. Завернувшись в одеяло с головой, Леон сел и уставился на гостя, который сегодня был в обычном, неприметном даже, темном плаще с капюшоном.

— Я думал, вы копыта отбросили, — сказал тот, швыряя в него какой-то тряпкой. — Одевайтесь, мы должны успеть до того, как ваша благоверная проснется.

Леон бы понял, если б ему было сказано: «Раздевайтесь, мы должны успеть до того, как ваша благоверная проснется».

— Куда мы идем? — спросил он, нащупывая ногами на холодном полу башмаки.

— Вы же не хотите жениться? — отозвался Мурена. — Или хотите? Или вы мечтали о той дыре, что вам придется лицезреть до конца своих дней? И это я вам сейчас не о том, что между ног леди Весты находится.

Пока Леон одевался и натягивал поверх криво застегнутого камзола плащ, Мурена сидел в кресле, выглядывая со скучающим видом в окно.

— Вы копошитесь, как троюродная тетушка матери моей кузины по папиной линии, — произнес Мурена, когда они спускались вниз, а потом проходили через задний двор. — Но ей уже девяносто восемь. Ах нет, было бы девяносто восемь, если б не померла в прошлом году.

— Отчего померла? — поинтересовался Леон, ни капли не веря в эти россказни.

— Поперхнулась дымом из трубки. Не самая ужасная смерть, но я бы предпочел умереть от счастья.

— Такое бывает?

— Говорят, что папенька нашего Его Величества, который впервые за всю историю рода добился от церкви официального развода с женой, в ту же ночь помер красивой смертью: пригласил к себе в спальню сразу двадцать пять самых красивых девушек королевства, ровно столько, сколько продлился его брачный союз. И помер, не добравшись до шестой. Церковь сказала — от греха, а народ сказал — от счастья.

Леон негромко рассмеялся, и Мурена посмотрел на него серьезно и внимательно, но длилось это доли секунды. Спустя миг шут, вернув свое привычно-ироничное выражение лица, нес очередную чепуху. Так они и добрались, продираясь сквозь идущих к рынку горожан, к лавке близь сточного канала. Воняло тут нещадно, до першения в горле, но дети, играющие с нацепленными на палки обрывками мешковины, — видимо, представляли солдат с пиками — бегали по камням босиком и не обращали внимания ни на запах, ни