Читать книгу "Нерон. Родовое проклятие - Маргарет Джордж"

ведь у тебя больше на это прав, чем у кого-либо другого. И так будет, пока ты жив. – Ее лицо стало неподвижным, словно кремень. – Итак, схватка началась. Но, госпожа Мессалина, еще никто не одерживал верх над Агриппиной. Не одерживал и не одержит.

Мать пугала меня больше, чем наемники. Я уже тогда понимал, что любой ее враг обречен на погибель… И то, что я ее сын, не делает меня исключением.

IX

С наступлением утра в комнату вошли рабы и начали собирать мои вещи. Они сняли простыни и покрывало с кровати, вынесли сундук с одеждой и побросали в корзину игрушки.

– Мы немедленно уезжаем, – сказала мать, решительно войдя в комнату. – Здесь небезопасно.

– Да, мама. – Это все, что я мог ей ответить.

А я уже начал привыкать к дому на Палатине, наслаждался видом из своего окна и угадывал, под каким углом пробивается свет сквозь ставни в разное время суток.

– Боги – хранители и покровители домашнего очага! Святыни! Ничего не забудьте! – покрикивала мать на рабов.

К полудню мы уже медленно ехали в Антиум – город, где располагалась вилла моей матери. Земля была тихой и золотистой, пора сбора урожая подходила к концу. Над стройными, словно взмывающими в воздух деревьями возвышались каменные арочные акведуки, которые несли в Рим дарящую жизнь воду.

– Перестань киснуть, – сказала мать. – Тебе понравится на вилле.

* * *

Когда мы подъехали к богатому дому с колоннадой, уже стемнело. Едва выбравшись из кареты, я услышал, как где-то внизу с ревом бьются о ближайшую скалу морские волны. Рабы распахнули бронзовые двери, и мы вошли в огромный вестибюль, а потом – в еще более впечатляющих размеров атриум. Это был не просто богатый дом в сельской местности, он скорее напоминал императорскую резиденцию Клавдия. Впрочем, на этой вилле останавливалось столько римских правителей, что ее вполне можно было назвать императорской.

– Стража… Пусть стражников выставят по всему периметру, – распорядилась мать. – И принесите нам еды!

Рабы побежали исполнять ее приказы. Мы вдвоем сидели за круглым столом из полированного мрамора, с бронзовыми ногами в форме львиных лап. На стойке-подставке рядом со столом мерцали масляные лампы. Перед нами поставили блюдо с целой горой виноградных гроздьев.

Мать отщипнула ягоду, съела и вынесла свой приговор:

– Неплохо, довольно сладкий.

Я с жадностью накинулся на виноград. Я настолько проголодался, что любая пища показалась бы мне настоящим объедением. Принесли сыр с хлебом и блюдо с инжиром и яблоками, фрукты были свежими и сладкими. А потом – и холодную нарезанную свинину с соленьями.

Комната напоминала огромную пещеру: свет от пяти подставок с лампами не дотягивался до углов, и мы сидели, окруженные полумраком. Лицо матери было освещено только с одной стороны, словно она была незавершенной скульптурой.

– Мама, – сказал я, – у меня такое чувство, будто мы в царстве мертвых!

– О чем ты, странное дитя?

– Здесь прохладно, темно и свет исходит только от язычков огня. Я всегда представлял, что Персефона и Аид одни сидят точно за таким же столом в своем черном дворце, и освещает их лишь мерцающее пламя.

Мать рассмеялась. Она так редко смеялась, что я даже вздрогнул от неожиданности.

– По крайней мере, у нас есть еда, и ты не должен бояться, что, если что-то из этого съешь, никогда не сможешь отсюда уйти. Бедная Персефона… Если бы мне надо было выменять на что-то свое будущее, дело бы не обошлось гранатовым зернышком[6].

– А на что бы ты его обменяла? – спросил я.

Мать задумалась.

– Один астролог уже предлагал мне такой выбор, так что я знаю себе цену. Когда-нибудь я расскажу о своем решении, а сейчас я должна поговорить с тобой о других вещах. Мы здесь, потому что бежали из Рима. После событий прошлой ночи мы не можем чувствовать себя там в безопасности. Во всяком случае, до той поры, пока у нас не появится могущественный защитник. Я смогу заполучить такого, но это, вероятно, займет время, так что пока мы будем жить на вилле. Я отведу тебе комнату – ту самую, в которой ты появился на свет. – Мать положила гроздь винограда на блюдо и отпила вина из кубка. – А теперь позволь, я расскажу тебе, как это было.

Взгляд матери стал мечтательным, а голос зазвучал как будто издалека.

– Ты родился ножками вперед, это были трудные роды и плохой знак. Но все остальное складывалось благоприятно и, более того, говорило о благоволении свыше. Только-только рассвело, и лучи солнца еще не осветили комнату, но, когда тебя подняли на руки, тебя окружило его сияние. Ты словно купался в его золоте. Это был знак – знак свыше: солнце прикоснулось к тебе, прежде чем коснуться земли. Тогда я поняла, что у тебя высочайшее предназначение.

Я задержал дыхание. Рассказ матери был похож на легенды Аникета о мирах, где люди чуть ли не на каждом шагу сталкивались с божественными знаками, пророчествами и предзнаменованиями. Но… может, мы их только воображаем или придумываем или пытаемся как-то вместить в рамки реальных историй.

У меня в жизни не было никаких таких знаков. Или были? Например, змея прошлой ночью?

– Сначала мне нужно подрасти, – рассудил я.

– Да. И наш первостепенный долг – сделать так, чтобы ничто тебе не помешало.

Мать говорила тихо, звук ее голоса слабым эхом разлетался по комнате и угасал в темных углах.

* * *

Яркий утренний свет прокрался в мою спальню, развеял ночь и прогнал образ Аида в подземный мир. При солнечном свете помещение наполнялось красками и дарило хорошее настроение. Вскоре мать зашла ко мне и повела по комнатам с закрытыми ставнями, в которых нам теперь предстояло жить. Их было очень много, гораздо больше, чем нам пока требовалось. Она завела меня в просторную, залитую светом комнату с выходящим на восток балконом:

– Это твоя комната, Луций. Здесь ты пришел в этот мир, и здесь ты теперь будешь жить.

Должен ли я почувствовать что-то особенное, что-то вроде узнавания?

– Я буду здесь счастлив, – пообещал я.

– Да, Луций. Будь счастлив. До сих пор счастье далеко не всегда сопутствовало нашей семье, но с тобой все будет по-другому. – Мать плавно подошла ко мне, закрыла глаза, обняла меня за плечи и стала гладить по щекам, точно какого-то котенка. – Милый, милый Луций.

Это успокаивало и вселяло уверенность. Я был под настоящей защитой, и в то же время мне хотелось поскорее вывернуться из рук матери. В ощущение уверенности