Читать книгу "Хрен знат 2 - Александр Анатольевич Борисов"

зовут?

Сказать что контакт был налажен — значит, ничего не сказать. Такое впечатление, что он был всегда. Будь Гелька на моём месте, она бы точно заревновала. Это я понял по виноватому взгляду. Ведь среди множества детских табу, которые непринято нарушать, особняком стоит монополия на чужую любовь.

Спору нет, девчонка она законная, но жрать, наверное, хочет больше, чем позволяет хорошее воспитание. Поэтому я решил не отсвечивать, не портить барышне аппетит, а сходить на разведку.

Благо, время тянулось ни шатко ни валко. Может быть потому, что на циферблате вокзальных часов отсутствовала секундная стрелка.

Смотришь вприщур — как будто навечно застыла, только взгляд отведёшь, а она — раз — и вперёд! С каждым таким рывком в душе нарастала тревога. До прибытия дальневосточного поезда осталось всего двенадцать минут, а ситуация в общем и целом, по-прежнему была аховой. Нет, мою мамку мимо Курганной не завезут. Чуть что, проводник поможет выгрузить вещи. Это его работа следить, чтобы пассажир не проехал нужную станцию. Но хочется, чтобы всё было как тогда, в прошлом моём детстве. Не нравится мне сегодняшняя альтернатива, а что делать? У девчонки кругом засада. Куда ей, с больной матерью?

Я только подумал о женщине-скороходе, и тут же увидел, как её выводят из центральных дверей вокзала двое в белых халатах: врач и, наверно, медбрат. У того что постарше, на левом нагрудном кармане зелёными мулине были когда-то вышиты инициалы. От стирки стежки разошлись, растрепались, и буквы стали похожи на росчерк в конце автографа. Мужики тихо переговаривались время от времени переходя на латынь. Первый всё время спрашивал, другой отвечал. Можно было понять, ху из ху. Оба, не напрягаясь, тащили по сумке, свободной рукой поддерживали больную под локоток. Сзади них упирался дед. Ему опять выпали книги. Я, было дело, порывался помочь, да какой из меня помощник? Не мешает и ладно. Гелька забыла про бутерброд, сорвалась с места, полетела галасвета, распахнув руки крестом:

— Ма-ма-а!!!

И в это время по станции объявили о прибытии нашего поезда.

Со стороны площади потянулся народ. Там тоже был небольшой сквер, и стояло много скамеек.

Доктор остановился, намётанным взглядом окинул перрон,

хирургически точным движением воткнул свою ношу между двумя чемоданами и сказал, будто бы поставил диагноз:

— Третий вагон это здесь. А вам, Степан Александрович, во-он до того тополя нужно идти…

Он ещё продолжал говорить, типа того что не переживайте, всё будет тип-топ, за посадкой больной без вас проследим. Доносилось и «спасибо» от Гелькиной матери. Только мы уже подхватились. Не до вежливости: нам нужно бежать, им тоже пора чемоданы и сумки ближе к вагону переносить. Из точки, где рельсы сходятся в линию, с разворота ударил направленный луч прожектора, поперхнулся дымом и сажей прерывистый паровозный гудок.

У приметного тополя машинист сбавил ход. Сплошная зелёная линия зачастила пунктиром вагонов. Я бежал и бежал туда, где из облака пара стремительно нарастал округлый фронтон с выпуклой ребристой звездой. Перрон оборвался низкой бетонной ступенью. Перестук паровозных колёс сравнялся по частоте с ударами сердца. Дышащая жаром громадина громыхнула мимо меня белым титром предупредительной надписи: «До контактного провода один метр. Остерегайся контактного провода!» А высоко в окне флегматично курил мужик в замасленной фуражке с устаревшей эмблемой на синем околыше: крест-накрест молоток и разводной ключ.

Я оглянулся. Дед отстал ненамного. Метрах в десяти от меня мерно вздымалась трость с чёрной эбонитовой ручкой и резиновым набалдашником. Из-под покосившейся шляпы, сбитой на самый затылок, в ложбину над переносицей стекал пот.Елена Акимовна тоже включила форсаж. Почти поравнялась с давешней габаритной старушкой, которая, опершись на клюку, смиренно ждала своего Арсю. Сильней скрипнули тормоза. Смазанные лица за окнами обрели очертания. А вот и третий вагон, в котором поедет Гелька.

Теперь можно не торопиться. Если врач ничего не напутал, мы типа того что пришли.

В ложбинах на стволе тополя бегали муравьи. За будыльями скошенного бурьяна извивалась узкая улочка. Скрипел колодезный журавель, натужно лаяли псы. По-над дворами сновал чёрно-белый кобель с обрывком цепи на ошейнике и обсыкал все заборы подряд.

Эту картинку я никогда раньше не видел. Чуть вслух не сказал, что в прошлый раз мы встречали мамку не здесь. Да спохватился, язык прикусил. Не было у моих стариков этого прошлого раза. А если и был, так разве ж они вспомнят?

Вагон беспересадочного сообщения, более известный в народе под названием «прицепной» был тёмно-зелёного цвета и отличался от остальных только тем, что в нём ехала мамка. Поди угадай, что в него садились во Владивостоке, если на табличке написано «Адлер — Уфа».

— Надя! — вскрикнула бабушка и подалась вправо, — туда с чемоданом пошла!

Вот и скажи после этого, что она немного подслеповатая. Это сколько же надо прожить, чтобы вот так, безошибочно выхватывать из толпы лица своих чад. Не знаю как дед, а я в шевелении за окном мамку не различил. Вагон был ещё закрыт, но мы, не сговариваясь, ринулись следом за бабушкой, в сторону рабочего тамбура. К нам постепенно подтягивалась большая старушка с клюкой, бежали ещё несколько человек, судя по отсутствию багажа, тоже встречающие.

Мало-помалу, вежливо, но напористо меня отодвинули в сторону.

Лязгнула дверь. Из проёма знакомо дохнуло запахами долгой дороги. Проводник зафиксировал на защёлку откидную площадку, спустился на землю, встал справа от поручня.

— Стоим семь минут! Успеете все!

Голос горловый, сухой и скрипучий, как щепка, угодившая под зубья ножовки, казался знакомым. Вроде тихо сказал, а услышали все. Ну да, я не ошибся. Это лицо вряд ли с кем перепутаешь. Как сказала бы бабушка, «нос плюский, глаз узкий, совсем русский». Эвенк, наверное, алеут, или представитель какой-то другой малой народности. Три года назад, навсегда покидая Камчатку, мы ехали в точно таком плацкартном вагоне, с этим же самым проводником. Он ругался на каждой стоянке. Гонял инвалидов на самодельных тележках (три коротких доски с поперечинами, вместо колёс четыре подшипника, в руках деревянные толкачи, вроде затирок для штукатурки), не пускал их на свою территорию, просить денег на водку. А вот с пассажирами был он корректен и вежлив. Правда, будил иногда своим ненавязчивым предложением чая. Как