Читать книгу "Компонент - Али Смит"

с кровати, и женщине такая: как вы проникли в мой дом? И она вылезла из шкафа, поднялась с пола, обернулась и посмотрела на меня: это была еще совсем девочка, лет шестнадцати, лицо и руки испачканы грязью, и вообще она выглядела так, будто, не знаю, воровка угля с террикона из какого-то британского фильма 60-х. Я заметила, как она всунула свою страшно замызганную босую ногу в один из моих лучших зимних ботинок и при этом нахально посмотрела прямо на меня и такая: этой собаке нужно больше, чем вы ей даете, тупая твоя башка. Я такая: а ты что, из собачьей полиции? И она такая: новая обувь. У вас больше обуви, чем нужно вашим ногам, вам и так хватит, и я повторила: как ты проникла в мой дом? Она сказала: легко, при помощи фомки. Просто поделитесь со мной обувью, и мы с птицей оставим вас в покое, и в ту же минуту из безголового существа на кровати высунулась наружу голова: это и впрямь оказалась птица, которая прежде была будто бы свернута внутрь, зарывшись в собственные перья, а когда развернулась, выяснилось, что у нее поразительный клюв – длинный, как… не знаю, длиннее любого птичьего клюва, что я когда-нибудь видела или могла себе вообразить, длинный, тонкий и изящно изогнутый, как… не знаю, очень тонкий церемониальный меч, и она села рядом с отцовской собакой, так и лежавшей на кровати, и птичья голова с этим клювом выглядела так, будто на нее надета противочумная маска, какие можно увидеть на картинках – такие много веков назад носили в Венеции для защиты от заразы, и птица посмотрела прямо на меня своими глубокими черными глазами.

– Господи, – сказала Мартина Инглз у меня на экране. – Да это же кроншнеп!

– Глаза у нее были, как черные огоньки, – сказала я. – Потом она как бы с трудом поднялась и забила крыльями, их размах был великоват для этой комнаты, и она зацепила абажур, тот закачался, и птица как бы подпрыгнула в воздухе и пристроилась на плече у девочки, которое та сама ей подставила и повернулась ко мне.

«Так можно мне их взять или нет?» – сказала она. «А у меня есть выбор? – сказала я. – А твои где?» – «На ногах одного хлыстуна, который их с меня стянул». – «Когда?» – сказала я. «Когда у нас был чес», – сказала она. «Ты играешь в группе?» – сказала я. В смысле, она казалась слишком молодой, чтобы заниматься чесом с группой. Но она кивнула.

«Я была в Братстве ремесленной компании», – сказала она.

Я порылась в памяти, но не, я никогда о них не слышала.

«Что они поют?» – сказала я.

«Все, что нравится. Я больше не с ними, – сказала она. – Они меня бортанули. Ничего страшного, инструменты при мне, теперь странствую».

Что-то типа групи[16]? Слишком уж юная для бездомной наркоманки.

«Если, к примеру, гвозди, – продолжала она, – шипы или украшения всякие – я та, кто вам нужен. Что тут починить? Не считая этой бедной собачки, которую вы сломали. У нее трещина внутри – вам и чинить, а я не могу, но зато обменяю домашнюю утварь, требующую починки, на ночлег под крышей, у меня сносные руки: котлы, замки, решетки, чайники, подсвечники, дверные петли – всю жизнь прослужат, зуб даю, у меня ножи хорошо получаются, многих с моим ножом и похоронили, чтоб в следующей жизни пользовались».

Она была под кайфом, под какой-то наркотой. Ну, или научилась такому синтаксису по старому сериалу «Полдарк»[17].

Но упоминание ножа…

«Как тебя зовут?» – сказала я. «Я воздержусь, если вы не против, – сказала она. – Лучше не надо». Она подняла руку, взъерошив при этом птицу, вздернула руку вверх и двинула головой так, будто придушила саму себя удавкой, сломав при этом шею.

«Господи, – сказала я. – Не делай так».

«Так я могу взять ботинки или нет?» – сказала она.

Она ухитрилась всунуть ноги в мои отличные ботинки и теперь восхищалась молнией на одном из них.

Я сказала, что она может взять ботинки при условии, если расскажет, кто ее родители, где они живут и как я могу их найти, чтобы сообщить, что с ней все в порядке, и вкратце о том, как она поживает.

Она пообещала все рассказать, если я поклянусь дать этой собаке то, что ей причитается. Я пообещала. Я сказала, что она проницательна и совершенно права: я не давала собаке того, в чем она реально нуждалась помимо пищи и воды. Девочка кивнула, и птица, сидевшая у нее на шее, сверкнула мне своим загнутым вниз клювом, пересекавшим плечи и грудную клетку девушки, точно праздничная лента или стоп-линия, за которую никто не смеет заступать.

Девушка опустилась на ковер, птица при этом на мгновение вспорхнула и снова уселась ей на плечо.

Затем девушка пожелала мне удачи в поисках ее родителей, поскольку они давно уже умерли, а рассказ о ее жизни сводился к тому, что она умела управляться с лошадьми. Она сказала, что ее выгнали из дома за прелюбодеяние. Затем ее прорвало, и она поведала длинную запутанную историю о святом человеке, с которым связалась (по имени Лой? или, может, Ллойд?). Видимо, он работал там же, где и она, и однажды его вызвали подковать лошадь с больной ногой, которая никого к себе не подпускала, брыкалась-лягалась и уже троих отправила в нокаут. В общем, этот святой человек взял остро заточенный нож и отпилил лошади больную ногу целиком, а лошадь преспокойно стояла на трех оставшихся и наблюдала, как святой человек подковал копыто отрезанной ноги, а затем приставил ее обратно к лошадиному туловищу и прочно припаял расплавленным железом.

«Ох уж этот Ллойд, самого черта за нос ухватил, – сказала девушка. – Может держать его на большом-пребольшом расстоянии, сжимая в своих клещах»,

и птица у нее на шее раскрыла и снова закрыла клюв, словно наглядно это демонстрируя.

Девушка рассказала мне все это с такой убедительностью, какой я не ожидала или, наверное, могла бы ожидать только от человека, обдолбанного чем-то вусмерть.

«Мы договаривались, – сказала я, – что ты сообщишь мне, где твои родители, и поделишься рассказом о своей жизни, а ты вместо этого несешь какую-то ахинею».

«Если я говорю, что это рассказ о моей жизни, – сказала она, – кто вы такая, чтобы это отрицать? Хотите мне помочь? Подарите ботинки. Дайте мне отдохнуть где-нибудь в темноте, блин».

«Можешь оставаться здесь сколько угодно», – сказала я.

«Я останусь сколько мне нужно».

«Может, помыться хочешь?» – сказала я.

Она спросила, какой сейчас месяц, и, когда я сказала, что апрель, она сказала: нет, она же мылась в мае. Короче, я принесла ей одеяло, отвела ее вниз и видела, как она укрылась им на диване. Она наконец улеглась. Птица пристроилась у нее на груди, повернув голову назад и снова засунув внутрь себя клюв. Отцовская собака тоже спустилась и легла на полу рядом с диваном, словно была с ними, а не со мной.

Я села в другом конце комнаты и подождала, пока гостья заснет. После этого зашла в интернет и набрала: «музыка братство ремесленной компании». Но это ничего не дало: лишь какая-то информация об олдовой группе 70-х, победившей на Евровидении, и об американском пиве под названием «Братство». Потом я решила проверить, нет ли в интернете каких-нибудь фотографий пропавших людей, похожих на нее.

Пониже шеи у нее на коже был дефект – отталкивающий зигзагообразный шрам на ключице, типа инфицированного ожога.

Птица с повернутой назад головой открыла один черный глаз. У девушки один глаз тоже был открыт и к тому же устремлен на меня.

«Что у тебя с ключицей?» – спросила я.

«Это для красоты, – сказала она. – Когда заживет, будет четкая линия».

Бред какой-то. Может, дело не в наркотиках? Может, это интоксикация от сильного ожога?

«У меня в туалете “савлон” есть», – сказала я.

«Савл он, – сказала она. – Я тоже умею лечить, меня научили. Могу исцелить дамочку охлаждающей водицей и кривоногого ребенка ею же, а раскаленное железо хорошо помогает при любых ранах, особенно при воспалении пасти у лошади, если у вас есть лошадь с воспаленной пастью».

Я покачала головой.

«Нет у меня лошади», – сказала я.

Она закрыла глаза.

«Жалко», – сказала она.

Птица у нее на груди, укрытой одеялом, тоже закрыла свой глаз.

Теперь я тоже закрыла глаза на экране перед Мартиной Инглз, словно произнесла слово «конец».

Я сосчитала до пяти.

И снова открыла глаза.

Мартина Инглз сидела в пустом пространстве, глядя в свой экран с моим изображением на нем и широко, как ребенок, распахнув глаза.

– И все. Вот