Читать книгу "Проклятие Янтарной комнаты - Стив Берри"

Дальнейший успех пришел к нему так же легко.

Он отыскал картины старых мастеров общей стоимостью триста миллионов долларов, похищенные из Бостонского музея. Вернул картину Жана Батиста Одри стоимостью двенадцать миллионов долларов, украденную в Северной Англии из частной коллекции. Два великолепных Тернера, похищенные из галереи Тэйт в Лондоне, были найдены в обшарпанной парижской квартирке.

Франц Фелльнер познакомился с ним одиннадцать лет назад, когда компания «Нордштерн» направила к нему Кристиана, чтобы сделать инвентаризацию его коллекции. Как и любой осторожный коллекционер, Фелльнер застраховал свои официально приобретенные произведения искусства — те, которые иногда фигурировали в художественных и специальных изданиях Европы и Америки. Такая реклама была для него средством сделать себе имя и побудить дилеров с черного рынка выходить на него с предложением настоящих ценностей. Фелльнер переманил Кнолля из «Нордштерн» щедрой зарплатой, комнатой в Бург Херц и ощущением, сродни тому волнению, которое охватывало Кристиана при краже великих творений искусства. Он обладал талантом вести поиски, невероятно наслаждаясь брошенным ему вызовом найти то, что люди прятали, и прилагая к этому огромные усилия. Женщины, которых он встречал на этом пути, тоже были весьма соблазнительны. Но в особенности его возбуждало убийство. Унаследовал ли он это от отца? Трудно сказать. Был ли он болен? Развратен? Было ли ему до этого дело? Нет. Жизнь была хороша.

Чертовски хороша.

Кнолль отошел от окна и зашел в ванную. Окошко было открыто, и свежий вечерний воздух высушил плитку, покрывшуюся влагой после недавнего принятия душа. Он посмотрел на себя в зеркало. Темная краска, которую он использовал последние пару недель, сошла с волос, и они опять стали светлыми. Он не слишком умел маскироваться, но считал мудрым решением изменение внешнего вида под влиянием обстоятельств. Он побрился под душем, его загорелое лицо стало чистым и гладким. Оно все еще хранило самоуверенное выражение, образ человека решительного, с определенными пристрастиями и убеждениями. Он побрызгал одеколоном шею, затем оделся к ужину.

В спальне на ночном столике зазвонил телефон. Кнолль пересек комнату и поднял трубку перед третьим звонком.

— Я жду, — сказал женский голос.

— И терпение не является одним из твоих достоинств?

— Пожалуй.

— Я уже иду.

Кнолль спустился по винтовой лестнице. Узкий каменный спуск был закручен по часовой стрелке — уловки времен Средневековья. Это вынуждало вторгавшихся рыцарей-правшей биться в центральной башне в неудобном положении в отличие от защитников замка. Сам замок был огромный. Восемь массивных башен с перекрытиями из толстых деревянных балок вмещали более ста комнат. Бойницы и слуховые окна оживляли фасад и предоставляли исключительный вид на богатые лесные долины внизу. Башни были сгруппированы в восьмиугольник вокруг просторного внутреннего двора. Четыре зала соединяли их, все строения были накрыты высокой шиферной крышей, которая была свидетелем суровых немецких зим.

Спустившись, Кнолль повернул и прошел через ряд облицованных сланцем коридоров к часовне. Сводчатые потолки неясно вырисовывались над головой. Боевые топоры, копья, пики, шлемы с забралами, кольчуги — все коллекционные предметы — выстроились в шеренгу на пути. Он лично приобрел большую часть доспехов рыцаря ростом почти в два с половиной метра у женщины из Люксембурга. Фламандские гобелены украшали стены, все — подлинники. Освещение было мягким и рассеянным, воздух — теплым и сухим.

Полукруглая дверь в дальнем конце помещения вела в монастырь. Он вышел и направился к дверному проему с колоннами. Три каменных лица, высеченных на фасаде замка, внимательно следили за его передвижением. Они остались от первоначального здания семнадцатого века, их личности были неизвестны, хотя, согласно одной легенде, это были главный строитель и два его помощника, которые после окончания строительства были убиты и замурованы в стены, чтобы они никогда не смогли построить другой такой замок.

Кнолль подошел к часовне Святого Фомы. Интересное название, если учесть, что это было не только имя монаха-августинца, который основал соседний монастырь семь веков назад, но и имя старого дворецкого Мартина Фелльнера.

Он толкнул внутрь тяжелую дубовую дверь.

Она стояла в центральном проходе, напротив золоченой решетки, которая отделяла пространство для стоящих от шести дубовых скамей. Раскаленные лампы ярко освещали черный с золотом алтарь в стиле рококо напротив и скрывали ее в тени. Овальные окна с бутылочного цвета стеклами были темными. Гербы замковых рыцарей на витражах были тусклыми, ожидая лучей утреннего солнца, чтобы засиять во всем великолепии. Богослужения здесь почти не проводились. Часовня теперь использовалась как выставочное помещение для коллекции позолоченных реликвий Фелльнера, одной из наиболее обширных в мире.

Кнолль улыбнулся своей хозяйке.

Монике Фелльнер, старшей дочери его работодателя, было тридцать четыре. Она была высокой, тонкой, со смуглого оттенка кожей, унаследованной ею от матери, уроженки Ливана, которую ее отец страстно любил сорок лет назад. Но на старого Мартина не произвел впечатления выбор сына, и в конце концов он вынудил того к разводу, отослав ее обратно в Ливан, заставив оставить двоих детей. Кристиан всегда думал, что Моника так холодна и высокомерна из-за того, что в детстве от нее отказалась мать. Но она никогда не заговорила бы на эту тему, а он никогда бы не спросил. Она стояла гордо, как всегда, ее темные волосы ниспадали беззаботными прядями. Легкая улыбка тронула ее губы. Моника была одета в облегающий парчовый жакет и узкую шифоновую юбку, разрез доходил до стройных гибких бедер. Она была единственной наследницей состояния Фелльнера благодаря безвременной гибели ее брата два года назад. Ее имя означало «преданная Богу». Однако она была кем угодно, но только не богобоязненной женщиной.

— Запри дверь, — сказала Моника.

Кристиан щелкнул рычажком.

Она направилась к нему, ее каблуки стучали по древнему мраморному полу. Они встретились у открытых ворот решетки. Там под полом находилась могила ее деда, Мартина Фелльнера, его имя и даты «1868–1941» были выбиты на гладком сером мраморе. Последним желанием старика было быть похороненным в замке, который он так любил. Его жена не последовала за ним в смерти. Рядом покоился старший дворецкий Фелльнера, надпись, высеченная на камне, отмечала эту могилу.

Моника проследила за его взглядом.

— Бедный дедушка. Быть таким сильным в бизнесе и таким слабым духом. Надо было быть полной дурой, чтобы не подозревать этого при его жизни.

— Возможно, это гормоны?

— Вряд ли. Хотя я должна сказать, что женщина может иногда провоцировать подобное отклонение.

— Твой отец не хотел бы это услышать.

— Не думаю, что ему сейчас есть дело до этого. Он больше из-за тебя расстроен. У него есть выпуск римской газеты. Там на первой странице история смерти Пьетро Капрони.