Читать книгу "Лесные дни - Николай Григорьевич Никонов"

я недавно из травы спугнул. Спинка у нее бурая, грудь светлая, голова в полосках. Вытянулась птичка, глядит на меня бойким глазком. Повертелась на тростинке, приоткрыла клюв, и я услышал долгую, знакомую трель: «Цы-цы-цы, зерр-зерр-зерр».

Вот он какой, болотный кузнечик! Я приподнялся, и забавная птаха юркнула в траву.

Позднее я узнал, что птичку называют камышевка-сверчок, что живет она летом на болотах, и песня ее похожа на треск кузнечика.

СОКОЛЕНОК

Поздней весной, в сырой ветреный день, я заблудился в осиннике. Он густо поднялся на огромной вырубке у края нетронутого леса. Уже более часа искал я дорогу, но всюду натыкался лишь на сероватые тонкие стволы молодых осинок. Когда налетал ветер, целый дождь холодных капель обрушивался на мою одежду. Нет ничего хуже, как в пасмурный день заблудиться в мелком лесу. Даже на дерево не влезешь, чтобы осмотреться.

Наконец неподалеку мелькнул просвет, и вместе с порывом ветра донеслось непонятное слабое взвизгивание. Я прислушался и тихо пошел вперед.

Кто идет наблюдать лесную жизнь, тому не надо торопиться: чуткий зверь и пугливая птица всегда раньше разглядят человека и скроются незаметно.

Я давно понял это простое правило и потому никогда не спешу, ступаю бесшумно, отдыхаю неподвижно. Если на пути будет полянка, сначала выгляну из-за дерева или куста и уж тогда выхожу. Горка встретится — и тут надо с гребня осмотреться: нет ли кого на другом склоне: так можно повидать самых скрытых обитателей леса.

За просветом была поляна, вся в мокрой траве. В дальнем углу, где начинался высокий сосняк, суетилась лисица. Она что-то нашла в траве и то отскакивала назад, то забегала сбоку, то вдруг, поднявшись на дыбки, с визгом кидалась в траву и вновь, как ужаленная, отпрыгивала в сторону. Точно так ведет себя собака, когда повстречается с ежом.

Рыжая настолько увлеклась своим делом, что забыла всякую осторожность. Пометавшись еще немного, лиса села на задние лапы и, склоняя умную морду то в одну, то в другую сторону, раздумывала, что делать дальше.

Я выбрался на поляну. Лисица испуганно обернулась, хрипло тявкнула и мгновенно скрылась в кустах.

В траве оказался не еж, а молоденький сокол-кобчик. Он попытался бежать короткими прыжками, да, видно, понял, что ему не скрыться, быстро повалился на спину и выставил вперед острые когтишки. Готовясь к отчаянной защите, соколенок следил темными глазами за каждым моим движением.

В позе маленького хищника было столько решимости и храбрости, смешанной с каким-то детским страхом, что я отступил. Стало жаль беспомощного птенца. Минуту назад вот так же боролся он с лисой, и можно было заранее угадать исход этой схватки: в конце концов от соколенка осталась бы кучка измятых перьев.

Откуда же он взялся?

Я стал осматривать вершины сосен. На одной из них, у самого ствола, чернело гнездо, а высоко над лесом кружились два взрослых кобчика.

Теперь ясно, как кобчик очутился на земле. Ветер качнул сосну, и неловкий птенец выпал из гнезда.

Соколенок по-прежнему лежал на траве, раскинув крылья. Я накрыл его своей курткой и отнес к ближнему дереву. Там с трудом усадил на сучок и отправился на поиски дороги.

— Зачем было нужно спасать соколенка? — спросит тот, кто не знает птиц. — Ведь это хищник…

Хищник хищнику рознь. Попадись мне длиннохвостый ястреб-тетеревятник, который губит в лесу все живое, такого не жаль и застрелить. А сокол-кобчик ловит мышей, и польза людям от него большая.

СОРОКОПУТ

На сухую корявую березу, что одиноко торчит среди голых кустов боярышника, опустилась длиннохвостая птица. Воровато поворачивая голову, зорко осмотрелась вокруг, почистила клюв и вдруг запела. Странная эта песня: будто щелкает соловей, дрозд свистит нежной флейтой, щебечет чиж, кричат кулики, а поет все она, и никаких других птиц нет поблизости.

Светлая грудь, белые полосы на черных крыльях, красивая песня — все это показывает, что птица мирная, певчая. А поглядишь на загнутый клюв, на хищные глаза да крепкие лапы, и начинает казаться, что маленький ястребок сидит на березе.

Много мне случалось видеть птиц, но такую встретил впервые. Что за чудо? Ястреб не ястреб, сорока не сорока и на певчих птичек тоже смахивает.

Стоя за деревом, я разглядывал диковинку и перебирал в памяти всех известных птиц. Думал, думал и наконец вспомнил.

Давно еще рассказывал мне знакомый старик птицелов про птицу сорокопута. «Есть такая в наших лесах. Сорокопутом зовется, потому что сорок песен других птиц путает, — говорил он. — То соловьем свистит, то иволгой, то пеночкой звенит. Летят глупые пташки на его песню, тут и конец им».

Высоко над поляной проносилась стайка чижей.

«Пи-пи, тю-тю», — по-чижиному пискнул сорокопут. Птички разом нырнули книзу. Тогда хищник насторожился, подобрал крылья и, рванувшись с сучка, ударил в середину стаи. Чижата жалко чирикнули и кинулись в разные стороны, а разбойник уже вернулся на прежнее место, держа в клюве серое тельце чижонка. Несколько перьев, выбитых у мертвой птички, тихо кружились в воздухе.

Я поднял ружье, прицелился, но медлил нажать на спуск. Почему-то всегда жаль убивать красивую птицу или зверя, пусть даже хищника.

Сорокопут не ждал выстрела. Он перескочил на куст боярышника и старательно нацепил свою добычу на шип. У боярышника все ветви усеяны гладкими твердыми шипами, и разбойник насадил мертвого чижонка, как на булавку. Напоследок еще клювом подергал: крепко ли?

Я опустил ружье. Зачем сорокопут птичку на шипы накалывает? Может быть, он коллекцию собирать решил? Вышел я из-за укрытия, и хищник сразу меня заметил. Снялся с куста и неторопливо полетел прочь над самой землей.

На боярышнике действительно оказалась целая коллекция: полевые мыши, кузнечики, крупные жуки. Все аккуратно на шипы насажены.

Пока я все это разглядывал, сорокопут назад вернулся. Сел неподалеку, в клюве мышь держит. Догадался я, что ловкая птица на зиму запас делает. Мышей у него всего больше собрано, а птичку поймал одну. Теперь сами судите, надо ли было стрелять сорокопута.

ГОВОРЯЩИЙ СКВОРЕЦ

Федор Федорыч Головин держал только редких, как сам говорил, «уникальных» птиц. Самое главное, лишь бы ни у кого из городских любителей не было таких же. И Федор Федорыч заводил полевых воробьев только потому, что они из семейства ткачиков, сильно распространенного в Западной Африке, держал соек, кедровок, земляных дроздов, лапландских подорожников, невзрачных тростниковых овсянок.

Страсть к редкостям заставила этого узкоплечего, тщедушного, седенького человека привезти из Крыма западного соловья, который по оперению мало чем