Читать книгу "Тени зимы - Джиллиан Брэдшоу"

до того, как он решит выложить свой козырь.

Некоторое время Гавейн сосредоточенно шагал, глядя под ноги. Наконец он кивнул.

— Хорошо, — с усилием вымолвил он. — Если вы считаете, что это пойдет на пользу… — Он как-то натянуто улыбнулся.

— Благодарю. — Я по-мужски пожала ему руку. — Тебе не придется ни с кем драться. Я же понимаю, что ничего хуже не придумаешь, чем убить кого-нибудь из сторонников Мордреда.

Он кивнул. Я знала, что он выполнит мою просьбу, хотя сам он этого не хотел. Мог бы и отказаться. Хотя я императрица, но все же не сам Артур. Мне пришлось убеждать его, а Артуру он просто повиновался бы. Просьба нелегко далась и мне. Мы оба понимали, что вызов на поединок вполне возможен. Он ни в коем случае не хотел обнажать меч против членов Братства, мысль об этом была ему нестерпима. Вот еще один парадокс честной власти: ты отдаешь, а у тебя просят еще и еще, и так до тех пор, пока у тебя не останется ничего. В то время как скряга копит богатство и власть капля за каплей. Правда, итог и у тех, и у других один — могила. Возможно, в Царстве Небесном Бог воздаст каждому по справедливости, но не здесь, не на Земле.

Мы поднялись на стену. В мирное время здесь не было охраны. Зубчатые стены тянулись в обе стороны от нас, огибая холм. Отсюда хорошо виден был весь Камланн, живой и сильный, окутанный дымом утренних костров.

Я краем глаза наблюдала за Гавейном. Трудно удерживать Кея от ссор, когда он в любой момент готов сам их затевать. Трудно подталкивать Гавейна к ссоре. Гавейн может решить многое, но не хочет. Здесь они с братом, виновником всех наших бед, полная противоположность. Говорят, Гавейн очень походил на свою мать, известную ведьму Моргаузу. Как же странно проявляется кровь в разных людях! Я вспомнила своего кузена Мену постаралась забыть о нем как можно быстрее.

— Гавейн, твоя мать была красивой?

Он не удивился вопросу, но рука дернулась к мечу, а глаза слегка расширились. Так случалось всякий раз, когда при нем упоминали леди Моргаузу. Временами он выглядел так, будто вышел из полого холма, и большинство людей, впервые встретившие его, крестились.

— Она была ужасной.

— Но красивой?

Он надолго замолчал, потирая большим пальцем золотую крестовину эфеса.

— Не знаю, — наконец сказал он. — Все считали ее очень красивой. Но не я. Когда я покидал острова, я вовсе не считал ее красивой, и когда мы виделись перед ее смертью, я бы ни за что не назвал ее красивой. Нет. Красивы небо, море, земля, но не она. Однако внешность у нее действительно была запоминающаяся. Тот, кто видел ее однажды, больше не забывал.

— Так в чем тут дело? Почему даже сейчас, после смерти, мы все еще под ее влиянием? И Артур, и Медро все еще боятся ее. А Агравейн… — я замолчала. Не стоило упоминать брата Гавейна.

— То, что играет сейчас против нас — ее воля и ее сила. И тем, и другим она обладала в избытке. И колдовство. Не удивляйтесь, миледи, я знаю, о чем говорю. В ней… в ней встретились два мира — здешний и Потусторонний. Она — перекресток.

— Ты говоришь так, словно она была демоном.

— Вполне возможно. — Он отвернулся.

Я протянула руку, хотела дотронуться до него, вернуть его в реальный мир, и не стала этого делать. Вместо этого я повернулась и посмотрела на поля за стеной. Ближайшее к нам оставалось необработанным, его распахали, засеяли травами и отдали под пастбище. Теперь там неторопливо прохаживались овцы и на солнышке резвились ягнята. Вдалеке возвышался холм Инис Витрин, сине-зеленый и таинственный над яркой зеленью топей. Казалось, он парит в воздухе. Понятно, почему его назвали Стеклянным Островом. Сразу вспоминались предания о стеклянных башнях, медленно вращающихся между мирами, вечно окруженных туманом и морем: либо врата в Йфферн, либо в Летнее Королевство. Либо Рай, либо ад. Предания говорят, что миры проникают друг в друга. Можно выйти на знакомое поле и внезапно обнаружить, что оно стало странным, а все давно знакомые вещи исчезли. А еще говорят, что в какой именно из иных миров ты попадешь, зависит от того, как настроено твое сердце. Говорят, что реальность — сродни текущей воде: можно опустить руку под поверхность и прикоснуться к какой-то более глубокой реальности, например, к камню на дне ручья. Неужели леди Моргауза нашла реальность, позволившую ей вмешаться в естественный ход событий одной только силой воли и силой ненависти?

Я глубоко вздохнула, поглаживая теплое и такое настоящее дерево, которым была обшита стена поверху. «Слишком много песен, хватит слушать сказки!» — сказала я себе. Но сказки — сказками, а ответ — вот он, передо мной. Даже после смерти ненависть Моргаузы окружала нас.

— Как хочешь, но мы должны убрать Мордреда из Камланна, — сказала я, и Гавейн кивнул.

Однако попытка подтолкнуть течение времени потерпела неудачу. Гавейн, как и обещал, заговорил в Зале о переговорах, и сделал все, чтобы достучаться до сознания Руауна и остальных сторонников Медро, но они не отвечали, не возражали, лишь перешептывались между собой. А на следующий день Гавейн уехал в Галлию. Он оставался центральной фигурой, вокруг которой затевались споры, и больше нам некого было использовать, чтобы выиграть время.

Я навестила жену Риса, и подарила ей золотую подвеску для новорожденной. Эйвлин уже встала на ноги, и вездесущая Мэйр ухаживала за ней. При Мэйр был собственный ребенок, но только один. Видно, остальных оставили на попечение старшей, десятилетней девочки. Обе женщины встретили меня радушно и с гордостью продемонстрировали мне прекрасную, здоровую девочку трех дней от роду.

— Мы назвали ее Телери в честь одной монахини, которая нам здорово помогла, — объяснила Эйвлин, а я предложила ребенку палец. Дитя сразу ухватилось за него. — Я, конечно, надеюсь, что Телери монахиней не станет, но вот хорошо бы у нее оказалось столько же решимости, сколько у ее тезки. А то получится вот такой никчемный лисенок! — кивнула она на сына, засунувшего в рот всю пятерню. — Эй, вы только посмотрите на него! — воскликнула Эйвлин, — можно подумать, тебя сегодня не кормили! Ты же не медведь, чтобы лапу сосать! Негодник