Читать книгу "Великое восстановление наук, Разделение наук - Фрэнсис Бэкон"

ученых считается неважной и незначительной, им поручается воспитание детей и юношества, а невнимание, с которым относятся к этому возрасту, распространяется тем самым и на самих учителей. Но сколь несправедливо это принижение ученых. если только смотреть не с точки зрения толпы, а трезво оценив существо дела, можно понять хотя бы из того, что все стремятся скорее наполнить новый, а не старый сосуд и больше озабочены тем, в какую землю посадить молодое, а не взрослое растение. Отсюда ясно, что прежде всего следует заботиться о начале всякого дела. Если угодно, можно сослаться на слова раввинов: «Юноши ваши узрят видения, а старики будут видеть сны»[42]. Из этого текста делают вывод, что молодость — это возраст, заслуживающий большего уважения; действительно, насколько яснее откровение осуществляется в видениях, чем в снах. Особенно же важно отметить, что, хотя воспитатели, подобно обезьянам у тиранов, служат как бы для насмешек и уже давно никто не заботится об их надлежащем подборе, все же с глубокой древности, с самых лучших и самых мудрых веков существует недовольство тем, что государства слишком заботятся о законах, к воспитанию же граждан относятся небрежно. Эта важнейшая часть древней науки вновь возродилась некоторое время тому назад в коллегиях иезуитов, и, когда я вижу, с каким упорством и тонкостью они занимаются как обучением, так и нравственным воспитанием, мне вспоминаются знаменитые слова Агесилая о Фарнабазе: «Ты так великолепен, если бы ты был наш!»[43] Впрочем, об упреках и возражениях, связанных с положением и судьбой ученых, сказано достаточно.

Что же касается особенностей характера и нравов ученых, то это вопрос скорее личности ученого, а не его занятий. Вне всякого сомнения, среди ученых бывают как хорошие, так и плохие люди, совершенно так же, впрочем, как и во всех других слоях и группах общества, и это вовсе не означает неправильности утверждения (а именно это говорят порой), что «занятия сказываются на характере»[44] и что образование, если оно только не оказывается достоянием уж очень плохих людей, исправляет природу человека и улучшает ее.

Однако, тщательно и беспристрастно оценивая положение, я не могу увидеть ни одного недостатка в науке, вытекающего из нравов образованных людей, если они действительно образованы, если только не ставить им в упрек (в чем обвиняют Демосфена, Цицерона, Катона Младшего, Сенеку и многих других) то, что, поскольку обычно времена, о которых читают, лучше тех, в которые живут, а примеры, которым учат, лучше того, что совершается в действительности, они слишком часто стараются моральную испорченность исправить примерами нравственности наставников и моральности их учений, а древние строгие нравы внушить развращенным эпохам (к чему, однако, вполне может привести и собственный опыт). Солон же на вопрос о том, дал ли он своим согражданам самые лучшие законы, ответил: «Самые лучшие из тех, которые они сами захотели получить»[45]. А Платон, видя, что нравы его сограждан хуже, чем он мог это снести, отказался от всех общественных дел, говоря: «С родиной нужно обращаться так же, как с родителями, т. е. уговаривать, а не подвергать насилию, упрашивать, а не ругать»[46]. Этого же самого опасается тот, кто советует Цезарю «не призывать вернуться к древним учреждениям, над которыми уже давно смеется развращенный век». И Цицерон упрекает в такой же ошибке Катона Младшего в письме к Аттику: «У Катона прекрасный образ мыслей, но он иногда приносит вред государству, он говорит так, будто живет в республике Платона, а не среди этих подонков Ромула»[47]. Тот же самый Цицерон старается смягчить в своем толковании слишком суровые требования и предписания философов: «Сами эти наставники и учителя, как мне кажется, продвинули пределы обязанностей несколько дальше, чем требует сама природа, ибо хотя в мыслях мы способны достичь крайнего предела, однако останавливаемся там, где следует»[48]. Но и он мог сказать: «Я сам менее значителен, чем мои предписания»[49], так как он споткнулся о тот же камень, хотя и не так сильно.

Другой недостаток такого же рода, который, быть может в какой-то мере заслуженно, ставится в упрек ученым людям, состоит в том, что они собственные интересы и собственную безопасность приносят в жертву интересам и чести своей родины или своих государей. Ведь именно об этом говорил Демосфен афинянам: «Если вы всерьез поразмыслите, то поймете, что советы мои не таковы, чтобы я благодаря им возвысился среди вас, а вы сами стали предметом насмешек для греков; наоборот, весьма часто они самому мне грозят опасностью, для вас же всегда полезно использовать их»[50]. Точно так же Сенека уже после знаменитого пятилетнего правления, принесшего вечную славу ученым наставникам, не переставал честно и бесстрашно давать советы своему господину, уже запятнанному всеми пороками и преступлениями, несмотря на ту опасность, которая ему грозила и в конце концов привела его к гибели[51]. Да иначе и не может быть: ведь наука вооружает человеческий ум истинным пониманием собственной непрочности, неустойчивости и изменчивости счастья, достоинства души и значения собственных обязанностей, а то, кто помнит обо всем этом, ни в коем случае не дадут себя убедить в том, что увеличение собственного благополучия может считаться превыше всех благ. Поэтому они и живут таким образом, как будто собираются давать отчет сначала перед Богом, а затем уже перед своими господами, т. е. либо перед государями, либо перед государствами, следуя принципу «я принес тебе пользу», а не принципу «я принес себе пользу». А в большинстве своем политические деятели, не воспитанные в духе учения об обязанностях и всеобщем благе, все измеряют собственными интересами, считая себя центром мира, как будто все линии должны сходиться к ним самим и их судьбам, и вовсе не заботятся о корабле государства, даже если его застигла буря, лишь бы им самим удалось спастись на лодке собственного преуспевания и выгоды. Наоборот, тот, кому известны значение обязанностей и границы себялюбия, будет исполнять свои обязанности, свой долг и не покинет своего поста, хотя бы это и грозило его жизни. Ну а если ученым иной раз удается остаться невредимыми во время смут и переворотов в государстве, то это нужно отнести не на счет всяческих их ухищрений и изворотливости, а на счет того уважения, которое честность вызывает даже у врагов. Впрочем, что касается твердости веры и уважения к соблюдению долга, которые воспитывает в ученых образование, то, как бы порой судьба ни бичевала их и как бы их ни осуждали на основании