Читать книгу "Души. Сказ 2 - Кристина Тарасова"

С испуга – вдруг – я оборвала касание собственным движением: дотянулась до столешницы и взяла бокал. Бокал встал меж говорящими.

– Я добавлю, – обронил мужской голос и ускользнул к бутыли.

Всё понял. Понял, что я не справилась: струсила и отступила. Играть у меня не получалось.

Напиток брызнул в пустое стекло. Я выпила. Выпила и попыталась успокоить обезумевшее сердце. Луна, пора прекращать. Прекращать лакать снадобье из спирта и ягод, прекращать тупить взор и тянуть время, прекращать слушать человека, который купил твоё тело, а не твои мысли и чувства. Ему интересен опыт – то есть его отсутствие, а не прошлое, которое привело к вашей встрече. Прекращай, Луна.

– А вы почему не пьёте? – спросила я, едва дойдя до дна.

– Тебе ответить честно или красиво? – улыбнулся Гелиос.

– Давайте договоримся. Говорить только правду.

И мужчина смаковал ответ на собственных губах, приглядывался, очерчивал.

– Не желаю притуплять чувства. Не хочу нарушать один вкус другим.

И поймал ещё большую растерянность на моём лице.

Я бы добавила причину иную: внесена слишком большая плата, чтобы отправлять это в забытье.

– О чём же думаешь ты, Луна? – спросил мужчина и протянул ко мне руку – пальцами замер у лица. – …разреши?

Мне нравилось, как своевременно притуплялась его напористость, но не переставала при этом быть уверенностью. Потому я кивнула, на что горячие отпечатки нарисовали линии по щеке.

– Думаю, как бы не думать, – призналась немедля. Добрый взгляд просил продолжения. – Думаю, вы говорите эти слова каждой девушке, но потом думаю, могли бы молчать вовсе. Что есть правда?

– А что именно ты хочешь узнать? – пыткой давил собеседник.

– Вы беседуете с каждой? Много их было?

Гелиос неловко, но очень поспешно улыбнулся. Решил, наверное, что вопрос навеян наивной и неоправданной ревностью, присущей всем женщинам ко всем (даже не к своим и даже к незнакомым) мужчинам. Или что о нём напели другие послушницы. Но они не пели. Все молчали. И Хозяин Монастыря в том числе. Обыкновенно сплетни ласкали коридоры, но отчего-то утихли в последнюю неделю.

– А вот в этом, Луна, кажется, я не должен признаваться, – протянул Гелиос: рука его всё ещё находилась на моём лице. – Однако же если слова мои тебя утешат или успокоят, если они дадут мир твоей душе – ответ отрицательный. Не беседую. Не с каждой.

И я запутано выведывала причину тому. Удивительно, как, боясь обозвать вещи своими именами, мы придумываем им тысячу других (а я верила, что по подобному пути не двинусь). Но почему…? Боязнь обиды говорящего или пустотелая безграмотность? Может, личное неприятие…? А, может, отказ в то верить?

Гелиос ответил не сразу. Попробовал несколько ответов на языке. Бегло нахмурился. И нехотя говорил:

– Не знаю, коим образом спокойствие твоему сердцу принесёт упоминание иных девочек, Луна, но – истинно – девочки обыкновенно молчаливы и стеснительны. Да, так. Однако прытки и любопытны: а потому знают, что делать и делают.

– Простите, если разочаровала.

Однажды Мамочка плела мне о своевременных извинениях и взгляде, полным ропота и раскаяния. Возможно, то было применимо исключительно к Отцу, но попытаться следовало…

– Не разочаровала. Тебя же я боюсь обидеть, Луна, – заключил Гелиос. – Как ты смеешь извиняться за свой характер, за своё воспитание? Я, повторюсь, уважаю твой выбор. И свой.

И вот любопытство проявила я. Задорными – вмиг – глазами. А, закусив губу, получила лёгкую улыбку в ответ. Бог Солнца расценил это как сигнал.

– Я бы хотел провести с тобой ночь, Луна, – сказал мужчина (словно бы признался и до сего момента то – загадка). Правда рушилась лавиной: но я не боялась. – Узнать друг друга (нет, не пропасть спустя часы; такого не желаю), и провести этот вечер – прекрасный (он уже априори прекрасный, ибо я познакомился с тобой, Луна) – и провести следующую ночь – прекрасную – вместе.

На мою дрогнувшую с недоверием бровь он добавил:

– Ты вправе отказаться, а вправе согласиться. – Шагнуло время на раздумье. Давал ли этот человек возможность выбора без выбора? как Отец – для пустой формальности? или в действительности не наседал, а ублажал? – Ты можешь поступить подобно своей первоначальной прихоти (я запомнил этот взгляд у дверей) и сбежать. А можешь возлечь рядом со мной и впитать новые чувства. Твоё мнение поменяется, обещаю.

– Вы доверяете мне.

– Правда, – согласился мужчина, – ибо не вижу причин для обратного: зла я не делал и зла в ответ не заслужил. Я учтив с тобой и, надеюсь, то будет вознаграждено.

– Вновь раскрываете карты?

И он отвёл руку, а я секунду-другую тянулась следом. Мне хотелось удержать тепло, хотелось обняться с этим теплом. Всё, к чему привязывал Ян, было пыткой – приятной, но скоротечной и без продолжения. И мне – словно бы – стало жадно. Я захотела узнать продолжение. Я захотела испить этот сок до конца: не делиться и не отрывать стакан, к которому только что приложилась губами.

– Ты мне нравишься, Луна, – подытоживал Гелиос, и я видела в этих словах и в этом лице утоляющий жажду напиток.

– Что мы будем делать? – уточнила я.

Оценил игру? Прикусил её?

– Ничего из того, чего не пожелала бы ты сама, – с хрипотой выдавил мужчина; пальцы его наконец сдавили ножку бокала – словно талию; и та послушно плясала.

Сколько ножек бокала он заставил плясать? Не позволю!

Не позволю брать меня – без желания – и использовать – во благо своё.

А потому я подогнула юбку от платья и села мужчине на колени, грудью упираясь в грудь.       Бокал чертыхнулся и оставил два помутнения на белоснежной ткани. Гелиос отбросил бокал на столешницу позади и придавил меня за талию. Я сбросила избитые касания и волчьим взглядом велела не двигаться. Потерянно и даже нервно сковала руки на своей груди, но затем – с раскаянием и желанием – вознесла их к мужчине напротив. И, касаясь его, прижалась губами к губам.

Потому что хотела.

Руки его разрезали пространство и послушно обхватили спину.

Так, как мне хочется. И только.

Я целовала его – суетливо; а он не торопился. Гладил лицо и руки; задерживался на них – скользил пропитанными единым глотком вина губами. Влага оседала на коже, и я запрокидывала от удовольствия голову. Губы вычерчивали змей на моей шее, спускались к груди и замирали у сковывающей ткани, зубы скоблили тесьму и швы.

– Не теряй голову, это только начало, – улыбнулся мужчина и, подхватывая меня, загляделся в смущённое лицо. Я помогла выбраться из пут одежды, он помог выбраться из пут мыслей.

Я делала это, потому что хотела.

Чувства чувствами и излечивают: отдушины в стороне – пелена на глазах. Дела, труды, занятия – мираж. Чувства чувствами и излечивают. Ими же и калечат, ими же и подбивают плиты отношений, внося произвол и разруху.