Читать книгу "Новая девушка - Харриет Уокер"

С этими словами Мофф махнула рукой в сторону моего живота, в котором появилось ощущение тошноты, никак не связанное с беременностью.

Почему Мэгги не рассказала мне все честно? От расстройства и справедливого возмущения таким фарисейством у меня на глаза навернулись слезы. Какая подлость! Я превратилась в настоящую карикатуру на беременную: отставшую от жизни, недооцененную, подозрительную и вот теперь, ко всему прочему, публично оскорбленную.

Благодарю покорно! А ведь я привела Мэгги именно для того, чтобы избежать всего этого…

Вечером, рассказывая Нику, я рыдала.

— Похожа на идиотку, которая не знает ничего о том, что происходит в офисе… А спросить никого не могу, потому что примут за ненормальную бабу на сносях, желающую контролировать все и вся…

— Что полностью соответствует действительности, — усмехнулся Ник и погладил меня по руке.

— Соответствует, — согласилась я сквозь слезы. — Но только потому, что они сами сделали меня такой. Из-за всего этого я здорово зла на Мэгги.

— Не стоит, — пытался успокоить меня Ник. — Она не должна была врать — согласен. Но, может, решила, что если сама будет пробивать идею, другим она покажется немного чудной? Мофф тоже должна была сказать тебе об этом — вероятно, просто забыла…

Он был прав, но сам факт вранья со стороны Мэгги мучил меня весь вечер. Да, ее могли переполнять амбиции при мысли о том, какой пост ей предстоит занять, но к чему показная скромность? Сомневаюсь, что все это специально, чтобы разозлить или обмануть меня, хотя часть моего мозга, наименее склонная к толерантности, пыталась направить мои мысли именно в это русло. Приведя гормоны в порядок, я задумалась, не уделяю ли произошедшему слишком много внимания — например, Ника, казалось, совсем не волновало то, что его дизайнерские проекты передут другим на время отцовского отпуска.

Он уходит всего на три недели, и их двое в компании. Вопрос о том, что он вернется на свое место, уже давно решен. Кроме того, его с детства не учили, что доверять нельзя никому.

Впервые я пожалела, что работаю в индустрии, где большинство сотрудников — женщины.

Женщины и геи.

Когорта единомышленников, собравшихся для того, чтобы в пьяные бездетные годы дружить и веселиться в атмосфере, свободной от сексуального соперничества и нудных альфа-самцов, при этом сознательно или не-осознанно плетя заговоры против тех, кого они называли «производителями».

Винни вечно закатывала глаза, выслушивая рассказы о стервозности некоторых моих коллег. Она была умна, но совсем не остра на язык.

Если б она знала, о чем я сейчас думаю, то превратилась бы в разъяренную львицу.

Я представила подругу составляющей список причин, по которым Мэгги предала меня — а в том, что это предательство, я не сомневалась. Список был бы дополнен перечнем резонов, почему в долгосрочной перспективе это не имеет никакого значения.

Эта мысль меня успокоила, но и опечалила, потому что Винни была сейчас так далека. Взяв телефон, я открыла Фейсбук. Когда на экране появилась знакомая бело-синяя заставка, одновременно успокаивающая и раздражающая, я вновь почувствовала вину за то, что все еще не закрыла свой аккаунт, тогда как Ник сделал это уже давно. Никогда не постила в Фейсбуке ничего личного, но трезво оценивала, как редкие выходы в соцсеть влияют на настроение — я покидала ее смутно раздраженная сама собой и утомленная людьми, встреченными там.

Фейсбук учит презирать.

В последнее время я мало думала о тех, кто сидит в нем безвылазно. Ответив на прошлой неделе на заявку в друзья от Мэгги Бичер, я обнаружила, что она на удивление плодовита. А сейчас просмотрела все последние обновления бывших коллег и моей парикмахерши.

Все это люди, которых я больше не знаю, и люди, которых я так никогда и не узнала. Или те, кого я знаю слишком хорошо, чтобы поддерживать отношения…

Где-то в середине ленты я увидела фото Винни. Это был ее первый «выход в свет» после смерти Джека. Она сидела в самом центре группы из пяти женщин, державшихся за руки или обнимавших друг друга за плечи. Я узнала мать Винни, тетку и двух университетских подружек. Все они были в траурных одеждах, но изображение лучилось теплом от их улыбок, и было видно, что общее горе превратилось в силу, которая поддерживает женщину, сидящую в центре и больше всего нуждающуюся в поддержке.

Сама Винни сидела с горящими глазами, но провалившимися щеками — пухлость, появившаяся во время беременности, исчезла, и вновь стала видна линия скул. Она выглядела одновременно моложе и старше своего возраста; пальцы, сжимавшие букет из розовых анютиных глазок — они что, выросли из купленных мною семян? — смотрелись худыми, покрасневшими и старыми, но кожа была блестящей и чистой.

Тут до меня дошло, что, когда я мысленно «видела» свою подругу в прошедшие три месяца, она представала бледной и измученной, с темными кругами под глазами и неприбранными волосами — ее горе имело физическое воплощение.

Как у героини античной трагедии.

А на фото Винни выглядела так, что, встав за ней в очередь в угловом магазине, вы ни за что не догадались бы, через что ей пришлось пройти.

«Рада, что сегодня я могу вспомнить Джека в присутствии моих самых дорогих и близких. Мы никогда не забудем ни его, ни того, как наши друзья помогали нам в эти последние несколько месяцев», — гласила подпись под картинкой.

Скорее всего, поминки или что-то вроде того. Должно быть, Винни и Чарльз откладывали полноценные мероприятия до тех пор, пока у них не появятся силы вновь выйти на люди. Скромная церемония, а затем возвращение в окружающую действительность с вечной памятью о короткой жизни Джека, о факте его появления на свет. Я достаточно хорошо знала Винни, и мне доводилось видеть, как она справляется с душевными травмами, чтобы понять: она ни за что не стала бы общаться с людьми, если б рана была свежа и ныла.

Нам с Ником ничего не сообщили, не удосужились пригласить. И пока я судорожно проверяла почтовый ящик, корзину, куда автоматически направлялся весь спам, и то место в холле, куда уборщица обычно складывала почту, чуть не задохнулась. Показалось, что я испытала сильнейший удар, доставши до самых глубин существа.

Винни ничего не сообщила, потому что не хотела меня видеть.

Я была полностью опустошена. Но слезы разочарования уже успели испариться, и глаза мои оставались совершенно сухими. Вместо слез я ощутила холодную ярость, когда в праведном гневе напряглись все мышцы тела. Руки невольно потянулись к животу, где их встретила новая жизнь — локтем или худеньким задиком.

Зато у меня есть ты.

— Мне очень жаль, — ухмыльнулся Ник, когда я показала ему. — Это… ну, очень печально. Печально, что она не хочет нас видеть. Должно быть, слишком много пережила.

Он обнял меня и прижал к себе. Я была благодарна ему за понимание, за то, что он не стал говорить, будто все это превратилось в некое подобие противостояния школьных подружек, в классическое создание военных союзов на игровой площадке, чтобы показать, кто главнее, — и из-за этого вновь стала испуганным ребенком. Испуганным от того, что я больше никому не нужна, совсем как много лет назад.