Читать книгу "Акциденция - Алексей Климин"

Мать и многие другие женщины кинулись следом, и я пытался пойти за ними, но не успел. К тому моменту, когда добрел до угла дома, только и увидел, что на проезжей части их подобрала полуторка и увезла в сторону чадящего пожарища.

Но я все равно шел, почти забыв о боли в ноге. Мимо проезжали другие подводы и грузовики, но на мои просьбы взять с собой, ответ был один: «- Иди домой солдат!» — никому такая обуза, каковой я выглядел на тот момент, была не ко времени.

Да, в общем-то, они оказались правы — я смог пройти лишь квартал, когда понял, что больше не способен передвигать ногами и повалился в жухлую траву, прямо возле тротуара. А потом сидел в ночи на опустевшей улице и рыдал в голос, кляня свои беспомощность и бесполезность.

Утром я узнал от соседей, что литейку, которую возглавлял отец, разбомбили полностью, а ведь он, когда началась война и многих мужчин даже с горячего производства демобилизовали, сам опять стал вставать к домне…. говорили, что от прямого попадания взорвались печи, а крыша рухнула внутрь цеха…

Родители вернулись домой к вечеру. И вот, когда они появились на пороге нашей квартиры, все в саже, усталые настолько, что мать еле шла, и отцу, несмотря на перебинтованные руки, приходилось ее поддерживать, вот тогда на меня и снизошло то чувство ничем незамутненного счастья, подобное тому, что сейчас светилось на лице сержанта Петровой.

Нет, в бога я верить не начал… но вот в чудо, или лучше сказать — счастливый случай, наверное, да… а иначе как? На момент начала налета отец оказался не в производственных помещениях, а в здании парткома, которое, как и головная контора, располагалось на хорошем отдалении от остальных промышленных построек.

Да, потом были еще два таких же адовых дня — ожидание в неизвестности, муки из-за собственной никчемности и попытки удержать мать дома, которую отец велел мне ни под каким предлогом на завод не пускать. Впрочем, ночи тоже были тяжелыми — напряженное ожидание тревоги, спешная дорога на пределе сил, как только она отзвучала, и несколько часов в окружении плачущих женщин и детей, под нескончаемый грохот взрывов.

После первой ночи, проведенной в подвале, все живущие в окрестных домах старались уйти в болотистые пустоши, что раскинулись сразу за последними кварталами нашего соцгорода, отстроенного вместе с заводом совсем недавно на отвоеванных у этих же пустошей землях. В бомбоубежищах оставаться боялись, потому что уже поутру первого дня стало ясно, что последней волной немцы прошлись по жилым кварталам, в результате чего на улице Комсомольской и проспекте Октября были разрушены полностью несколько домов, а соседние пострадали сильно. Но самое страшное, что засыпало несколько щелей, в которых укрывались люди.

И произошло это всего в двух кварталов от нашего…

— На пристани все гораздо хуже, — низкий голос начальника выдернул меня из омута памяти, — большая часть народа, конечно, кинулась вглубь города, к Торговой площади. Но кто-то видно понадеялся, что раз барж с зерном у причалов не стоит, то самолеты пролетят сразу к верфи и эту часть слободы бомбить не станут. Видимо так… да-а… так что, на том рыболовном баркасе, что взлетел на воздух, оказалась вся команда из пяти человек. Он не наш — Зареченский, Семен Яковлевич уже сообщил туда… Из наших пострадали те, кто остался на складах. Вроде прямых попаданий не было, но от взрыва несколько стен обрушилось, а осколками попробивало крыши, да и пожар начинался сильный. Двое мужчин погибли, а четверо ранено, один — достаточно тяжело, его дежурная санбригада отправила в госпиталь. Личности всех установили. Все из близлежащих деревень, возрастом — в районе шестидесяти, работали на пристани на разных должностях. Еще сильно пострадала бухгалтер из конторы. Как понял Семен Яковлевич, женщина не хотела оставлять рабочее место — там, в сейфе, находились довольно большие денежные средства, а она была ответственна за них. Само здание конторы не задело, но вот разлетевшимся от взрыва оконным стеклом женщину посекло сильно.

— Не Лидия ли Ивановна это, — забеспокоилась Василиса, — соседка наша? Она в рабочем поселке тоже живет, их комната, через две от нашей… муж-то ее, до того как на фронт ушел, тоже на верфи работал!

— Она, — кивнула Наталья, — в себя как приходила, все просила о детях позаботиться. Я обещала, так что надо к вам в рабочий поселок идти.

— Что, все плохо?! — заволновалась Вася.

— Да вроде нет, Сима — медсестра из санбригады, сказала, что кровь остановили быстро, а значит, ничего страшного нет, но в госпиталь все равно свезут — порезана-то сильно, вся в бинтах.

— Ладно, я как домой вернусь, маме скажу, они с ней дружат. Займемся мы детьми, а тебе еще здесь дежурить сегодня…

Глава 5

Тяжелый день подошел к концу. Пожары были потушены, пострадавшие получили помощь, а разбором завалов и восстановлением разрушенного занялись соответствующие службы. Так что в отделении оставались лишь дежурные — сам Михаил Лукьянович и Наталья. Ну, а всех остальных отправили по домам.

Моя нога гудела и тянула, наливаясь по ветвистому шраму огнем. Я растер его, но сегодня это действие большого облегчения как-то мне не принесло. Так что, не желая насиловать и так наболевшее место, шел я домой неспешно, и тот путь, что мог бы занять не более пяти минут, преодолел чуть не за двадцать.

Улица, на которой стоял дедов дом, ложилась поперечно той, на которой располагался райотдел милиции, и тоже числилась за «весьма приличное место».

Ну, так и дед мой, Макар Линчев, в свое время был не последним человеком в слободе. Еще его прадед имел три расшивы и нанимал на них в сезон до сотни бурлаков. Батюшка же, Ефрем Макарович, сменил те расшивы на баржу, которая ходила уже на машинной тяге. Но, что расшивы, что заменившая их баржа, возили в основном хлебушек, что в наших краях наравне с лесом издавна был основным предметом торговли.

Впрочем, как знаю я из разговоров, что велись дома, баржа та была продана как раз в год, когда родился я. Что послужило тому посылом? Не знаю. В бытность моего детства семья все еще числилась в зажиточных, и о какой-то нужде я не помню. Возможно, дед так поступил, потому что дети его к тому моменту уже в жизненной стезе своей определились, но вот продолжать то дело, что числилось за семейное, не захотели.

Дядька мой, старший, носящий родовое имя Ефрем, после окончания института стал дорожным инженером и завербовался на строительство одного из участков Сибирской железной дороги, на Амурскую ее ветку. В то время только закончилась Русско-японская война и возникла угроза потери Маньчжурии, и соответственно, контроля над частью Китайско-Восточного направления дороги. И встала необходимость продолжать строительство таким образом, чтоб пролегла она только по территории России.

Так-то, я Ефрема Макаровича не знал — все это происходило до моего рождения. Но разговоры о старшем брате матери велись в семье постоянно, письма зачитывались в присутствии всех, да и фотографии, бережно хранимые бабушкой в альбоме, нам с Пашкой показывались регулярно.