Читать книгу "Суд да дело. Судебные процессы прошлого - Алексей Кузнецов"

Начинался предпоследний акт драмы «Отец и сын».

Сын

Единственный доживший до взрослого возраста ребенок Петра и Евдокии Лопухиной, царевич Алексей, вырос одновременно упрямым и пугливым; сочетание не такое редкое, как может показаться. С учетом обстановки, в которой он воспитывался, прямо скажем — шансы вырасти уравновешенным и рассудительным у него были крайне невелики. В отечественной историографии его часто изображали идейным консерватором, убежденным противником петровских преобразований. Вряд ли это так; скорее он чисто интуитивно не принимал все, что исходило от отца. Не принимал потому, что боялся этого чужого ему, в сущности, человека, разлучившего его с матерью и безжалостно требовавшего от него стать тем, чем он в силу личностных особенностей сделаться не мог — энергичным и деятельным администратором.

«Еще ж и сие воспомяну, какова злого нрава и упрямого ты исполнен! Ибо, сколь много за сие тебя бранивал, и не точию бранил, но и бивал, к тому ж столько лет почитай не говорю с тобою; но ничто сие успело, ничто пользует, но все даром, все на сторону, и ничего делать не хочешь, только б дома жить и им веселиться…»

Петр I Алексею, октябрь 1715 года

Осенью 1715 года у Петра родился долгожданный сын от второй жены Екатерины. Тем самым появился альтернативный наследник. Тон писем Петра к старшему сыну стал откровенно угрожающим: «.известен будь, что я весьма тебя наследства лишу яко уд гангренный, и не мни себе, что я сие только в устрастку пишу — воистину исполню, ибо за мое Отечество и люд живота своего не жалел и не жалею, то како могу тебя непотребного пожалеть». Ждать, какие еще меры изберет для лечения «гангренного уда» любящий отец, Алексей не стал и под благовидным предлогом выехал в Польшу, где и благоразумно пропал вместе с любовницей, крепостной девкой Ефросиньей.

Розыск

Петр не сомневался, что бегство сына есть результат заговора с участием иностранных держав. Инструктируя одного из отправленных в Европу на розыски агентов, гвардейского капитана Румянцева (отца будущего фельдмаршала), он прямо указывал: «…Ежели помогающу Богу достанут известную персону, то выведать, кто научил, ибо невозможно в два дни так изготовиться совсем к такому делу.»

Австрийские власти, спрятавшие беглецов в Неаполе, пробовали отнекиваться и делать вид, что слыхом о нем не слыхивали, но возглавлявший розыски Петр Толстой, будущий граф и предок великого писателя, сумел его выследить. Лестью, угрозами добиться экстрадиции, обещаниями отцовского прощения и перспективами тихой жизни с возлюбленной (Ефросинья была беременна) на родине искусный дипломат склонил Алексея к возвращению. Петр письменно гарантировал сыну безопасность: «Буде же побоишься меня, то я тебя обнадёживаю и обещаюсь Богом и судом Его, что никакого наказания тебе не будет, но лучшую любовь покажу тебе, ежели воли моей послушаешь и возвратишься».

Ловушка

По прибытии в Москву царевич торжественно отрекся от прав на престол и получил отцовское прощение. В нем, однако, имелось условие: «Понеже вчерась прощение получил на том, дабы все обстоятельства донести своего побегу и прочего тому подобного; а ежели что утаено будет, то лишён будешь живота;…ежели что укроешь и потом явно будет, на меня не пеняй: понеже вчерась пред всем народом объявлено, что за сие пардон не в пардон». В переводе на современный язык бывший наследник обязан был выдать всех сообщников; попытка укрыть кого-либо делала прощение недействительным.

Трудно сказать, была ли это заранее подготовленная ловушка, или болезненно подозрительный Петр стращал сына «на всякий случай». В любом случае, следствие было начато немедленно и поручено все тому же Толстому, которого Алексей еще со времен Неаполя боялся до обморока. Подследственный юлил, возлагал вину на окружение, пытался отделаться полуправдой, однако Толстой дело свое делал на совесть. Сеть розыска раскинули широко, допрашивали под пыткой людей из ближайшего окружения, крепко взялись за Ефросинью, специального следователя отправили в монастырь к опальной царице Евдокии (преступных связей с сыном не выявили, но зато вскрыли ее любовную связь с отставным офицером, и уж тут Петр покуражился.). В конечном итоге заговор был «обнаружен» (больше в помыслах и на словах, чем на деле, но действующее законодательство большой разницы не видело), царевич уличен во лжи и умолчании. Остальное было делом юридической техники.

«К цесарю царевич писал жалобы на отца многажды. Он же, царевич, сказывал мне о возмущении, что будто в Мекленбургии в войске бунт. И как услышал в курантах (газете. — А.К.), что у государя меньшой сын царевич был болен, говаривал мне также: «Вот-де видишь, что Бог делает: батюшка делает свое, а Бог свое». И наследства желал прилежно».

Показания Ефросиньи, май 1718 года

Суд

Наследников престола, пусть и бывших, на Руси еще не судили. Родственника царя могли убить по высочайшему повелению (князь Владимир Старицкий), засадить в темницу (брат Ивана III Андрей и его дети, царевна Софья), но судить — не судили. Петру, который стремился придать делу формальный ход, предстояло изобрести процедуру. Это он любил.

«Палач подбегает к осужденному двумя-тремя скачками и бьет его по спине, каждым ударом рассекая ему тело до костей. Некоторые русские палачи так ловко владеют кнутом, что могут с трех ударов убить человека до смерти»

Юст Юль, датский посланник в России в 1709–1712 годах

13 июня 1718 года Петр I распорядился о создании особого суда. В его состав вошли духовные иерархи и 128 светских сановников. Судебное следствие производилось в соответствии с так называемой инквизиционной процедурой: судьи составляли «допросные листы» с вопросами, ответы подсудимого, добываемые в том числе и под пыткой, фиксировались и передавались судьям.

Первая пытка (25 ударов кнутом) была применена с целью получить ответы на главный вопрос: «…хотел учинить бунт и к тем бунтовщикам приехать, и при животе отцове, и прочее, что сам показал, и своеручно написал, и пред сенатом сказал: все ль то правда, не поклепал ли и не утаил ли кого?» Царевич Алексей отвечал: «Ежели б до того дошло и цесарь бы начал то производить в дело, как мне обещал, и вооруженною рукою доставить меня короны Российской, тоб я тогда, не жалея ничего, доступал наследства, а именно: ежели б цесарь за то пожелал войск Российских в помощь себе против какого-нибудь своего неприятеля, или бы пожелал великой суммы денег, то б я все по его воле учинил, также и министрам его и генералам дал бы великие подарки. А войска его, которые бы мне он дал в помощь, чем бы доступать короны Российской, взял бы я на свое иждивение, и одним словом сказать: ничего бы не жалел, только чтобы исполнить в том свою волю». В принципе, этого было достаточно, дальше «дочищали детали». Дочищали, однако, тщательно.

Николай Ге «Петр I допрашивает царевича Алексея»