Читать книгу "Последний штрих к портрету - Людмила Мартова"

– А третья ваша подруга неужели ничего вам за эти годы не рассказывала? Или она тоже не знала?

Аглая Тихоновна повернулась и посмотрела на Катю дикими, почти сумасшедшими глазами.

– Иринка? Деточка, она не могла ничего знать и рассказать. Она умерла.

– Давно?

– Пятьдесят лет назад. Как раз по дороге из Магадана в Москву. Мы же должны были самолетом лететь, папа мой, царствие ему небесное, нам два билета купил, но из-за похорон моей семьи самолет улетел без нас. Я бы сдалась, не поехала. Я тогда в таком состоянии была, что мне ни Москвы не надо было, ни института, ничего. Но Иринка мне не дала. Она вообще пробивная была, упертая, если чего в голову втемяшится, то все, не собьешь. Она меня и убедила, что в Магадане мне оставаться незачем. Что там делать одной? В общем, она меня убедила, что отступать от намеченных планов нельзя. На новые билеты на самолет денег, конечно, не было, у меня вообще тогда ничего не осталось, только то, что было на мне надето в тот проклятый день рождения. В общем, она договорилась с водителем грузовика, который в Якутск ехал. Трасса «Колыма», слышала о такой, деточка? В общем, мы должны были добраться до Якутска. Там у Иринки жила какая-то тетка, которая нашла оказию отправить нас в Большой Невер, чтобы там сесть на поезд и уехать в Москву.

– И что случилось? – с замиранием сердца спросила Катя.

– Машина застряла, нам пришлось ее выталкивать. Трасса «Колыма» и сейчас-то не в очень хорошем состоянии, говорят, а уж пятьдесят лет назад и говорить было не о чем. Шел дождь, было холодно. Мы обе простудились, и я, и Иринка. Тетка ее, конечно, разохалась, пыталась ноги нам парить, чаем с малиной отпаивать, баню растопила. По-хорошему, Иринке отлежаться надо было пару дней, но мы не могли задерживаться. Та машина, которая в Большой Невер шла, не стала бы нас ждать. Да и билетам на поезд мы не могли дать пропасть, других денег у нас не было. В общем, в поезд Благовещенск – Чита в Большом Невере обе сели с насморком, кашлем и температурой, а в дороге у Иринки началась пневмония. С температурой под сорок в Чите ее увезли в больницу, прямо с поезда сняли, и ночью Иринка умерла. Так я и осталась совсем одна. Без семьи, без подруги, без денег… В поезд меня посадили, добрые люди помогли билет переоформить, так что до Москвы я все-таки добралась. И в институт поступила. Тот, в который Иринка мечтала, а я вслед за ней собиралась. В медицинский. Вопреки обстоятельствам, вопреки судьбе, вопреки всему.

Катя порывисто вскочила со стула, наклонилась и поцеловала Аглаю Тихоновну в мокрую морщинистую руку. Та с улыбкой смотрела на стоящую перед ней молодую женщину.

– Брось, Катенька. Я понимаю, что в тебя вселяют трепет испытания, через которые мне довелось пройти, но наше поколение и не на то было способно. Особенно мы, родившиеся и выросшие в Магадане. Дети зэков и вертухаев, как я в каком-то стихотворении вычитала. И те и другие обладали чудовищным стремлением выжить. Вот я и выжила.

Повернувшись к раковине, она снова принялась за тарелки, явно давая понять, что разговор закончен. Но Катя так не считала. Мерно двигающаяся узкая спина оставалась все такой же напряженной, а Кате ужасно хотелось снять груз, который лежал на этих выносливых, но все-таки очень хрупких плечах.

– Аглая Тихоновна, – тихо спросила Катя, понимая, что ступает на запретную территорию, на которую ее не приглашали, – я же вижу, что вас что-то тревожит. Вряд ли это смерть Антонины, которую вы пятьдесят лет не видели. Аню и ее бабушку, конечно, очень жалко, но вы переживаете не из-за этого. Я права?

Аглая Тихоновна молчала. Руки ее замерли над раковиной, в которую теперь впустую била струя воды. Звонкие удары капель взрывали повисшую в кухне гнетущую тишину.

– Да, так и есть, – наконец, сказала именинница, и Катя выдохнула, осознав, что все эти секунды, оказывается, не дышала. – Тебе когда-нибудь говорили, Катенька, что ты очень умная? Это, кстати, плохо, потому что мужчины терпеть не могут проявлений женского ума.

Это была прежняя, язвительная Аглая Тихоновна, чему Катя обрадовалась, как ребенок. Она и сама не знала, почему с таким упорством лезет в чужую тайну, которая ее совсем не касалась, но все-таки спросила:

– Тогда из-за чего вы переживаете, Аглая Тихоновна. Что вас напугало?

Вопрос выскочил сам собой, и, услышав его, Катя вдруг поняла, что да, именно так, пожилая женщина боится, и сковавшее ее напряжение вызвано не чем иным, как страхом. Никогда раньше, за два года знакомства, Катя не видела ее напуганной.

Аглая Тихоновна молча домыла посуду, убрала ее в сушилку, выключила воду, насухо вытерла раковину, потому что не терпела расхлябанности даже в мелочах, повернулась к Кате и, глядя ей прямо в глаза, сказала:

– Что ж, пожалуй, я обо всем тебе расскажу. Ты права, мне действительно надо с кем-то поделиться. Не уверена, что я смогу повторить весь этот бред в полиции, но и молчать тоже не могу. Садись, я чайку нам с тобой налью.

Катя послушно села на свое привычное место, рядом с холодильником, а ее собеседница, поставив на стол чашки с чаем и остатки именинного торта, опустилась в свое кресло, выстланное куском белой медвежьей шкуры. На этой шкуре она сидела и зимой, и летом, уверяя, что мех лечит ее от всех старческих болячек. Катя всегда смеялась, потому что Аглая Тихоновна и старость были несовместимы.

– Видишь ли, Катюша, я не говорила про это Глаше, но мы с Нюркой успели встретиться.

– Как? – удивилась Катерина. – Когда, где? И почему вы это скрывали от Глаши?

– В самом факте встречи, разумеется, не было ничего секретного. Просто Глашка с этим вирусом совсем с ума сошла, не давала мне ни в магазин ходить, ни с людьми встречаться. Когда выяснилось, что приехавшая к Ане бабушка является моей давно потерянной одноклассницей, я, разумеется, решила с ней встретиться. Но, чтобы девочки не проедали нам плешь, что мы рискуем своим здоровьем, мы встретились на бульваре.

– Где? На Цветном? Там, где ее убили?

– Ну, в каком именно месте ее убили, я не знаю, – сухо сообщила Аглая Тихоновна, – но встретились мы именно на бульваре, примерно дней десять тому назад. Глашка торчала дома, и позвать Нюрку к нам я не могла. Да и вообще, ты знаешь, я же понятия не имела, какая она стала, а не в моих привычках впускать в дом посторонних. Я решила, что на свежем воздухе со всех точек зрения безопаснее, и назначила встречу на Цветном.

– И? Что там было?

Аглая Тихоновна усмехнулась.

– Ты знаешь, я ее сразу узнала. И она меня тоже. Вот вроде полвека прошло. Сколько людей за это время перед глазами промелькнуло. Мы и замужем обе были, и мужей схоронили, а я еще и дочь. А все равно увиделись, и словно не было всех этих лет, вокруг Магадан, а на календаре июнь шестьдесят девятого. Так странно.

Она провела рукой по лбу, словно отгоняя наваждение. Помолчала, как будто была не в силах продолжать. Катя ее не торопила, понимая, что собеседница сама все расскажет. Расскажет, потому что ей это необходимо.