Читать книгу "Он и Я - Елена Тодорова"

Ее я оценить не в силах. Вижу лишь кровавую рану в районе лопатки, и все. Она замещает все восприятие. Заливает меня какой-то кислотой. Внутри что-то с резким креном переворачивается. Руки начинают по-настоящему трястись.

— Что это? Что… Что… Что случилось?

— Упал неудачно.

— Да, конечно!

На этот вскрик Таир оборачивается. Смотрит мне в лицо, а я понимаю, что у меня губы дрожат.

— Катя, — одергивает, но как-то мягко. — Твоя задача: вычистить рану, залить антисептиком и закрыть бинтом. Все.

— От чего вычистить? Там… Там пуля?

— Нет, — вздыхает и слегка улыбается. Мне ведь не показалось? Где? Где? Опять сдержанная маска. Показалось? — Пули в домашних условиях только дураки вытаскивают.

— Хорошо… Хорошо, — тряхнув головой, перевожу дыхание. — Что смотреть?

— Пинцет на случай, если заметишь какие-то осколки или щепки. В целом, просто промыть и заклеить, — повторяет с расстановками. — Справишься?

Киваю раньше, чем могу озвучить.

— Думаю, да.

Это оказывается сложнее, чем я думала. Слава Богу, кровь несильно сочится, но в самой ране действительно нахожу какие-то обломки. Настолько мелкие, что трудно определить, чем они были до того, как попали в тело Тарского.

— Больно? — сто раз спрашиваю.

Он лишь сжимает зубочистку и приказывает продолжать.

Копошусь так долго, что шея и руки затекают. Он ведь высокий. Чтобы рана находилась на уровне моих глаз, приходится почти постоянно стоять на носочках. Под конец икры ноют, а ступни простреливает судорога.

— Кажется, все. Чисто.

— Промой еще раз и закрывай.

Щедро заливаю рану перекисью, подтираю потеки бинтом и, дождавшись, когда рана слегка подсыхает, заклеиваю ее большим хирургическим пластырем.

Таир оборачивается ко мне. Лицом к лицу оказываемся слишком близко. Настолько, что я ощущаю тепло его дыхания на виске, когда он произносит:

— Спасибо.

Глаза сами собой следуют на звук его голоса. Встречаемся взглядами и замираем.

Электромагнитный импульс. Томительная дрожь.

— Это все?

Молчит. Только в глазах вспыхивает что-то настолько горячее, что меня сразу же в жар бросает. И воздух стопорится в районе горла. Стук сердца имитирует гонг. С той же оглушающей силой, с теми же разрывными паузами.

— Расскажи мне, где ты был, и что на самом деле случилось?

Едва эта просьба покидает мой рот, Тарский отмирает и, сдвигая меня в сторону, выходит из ванной.

11

Когда ты зовёшь меня по имени, это как краткая молитва.

© Madonna «Like a prayer»

С утра я ощущаю новый прилив раздражения. Вместо того чтобы радоваться проникающим в окно лучикам света, словно противная старуха, хочу разразиться бранью. Перекатываясь на постели, прислушиваюсь к жизни за стенами моей тюрьмы. Люди здороваются, обмениваются какими-то новостями, желают друг другу приятного дня.

Что Таир себе позволяет? Долго еще собирается держать меня взаперти?

Где сам пропадает? Что все-таки с ним вчера произошло? Нам что-нибудь угрожает?

Вряд ли это как-то со мной связано. Это невозможно! Ну, кто меня здесь знает? Где успела официально засветиться, я прошла как уроженка Германии — Катрин Ланге.

Отец, должно быть, издевался, когда говорил, что меня ждут европейские каникулы? Или Тарский поступает так намеренно?

Не могу я здесь сидеть! Больше не могу!

Вылетаю из кровати, словно пружина. С той же резвостью пересекаю спальню, но у двери приказываю себе замедлиться. Выбравшись в коридор, на цыпочках крадусь в комнату Таира. Сама не знаю, что собираюсь выкинуть. Действую по наитию. Так же аккуратно тяну на себя дверь его спальни. Осторожно заглядываю в образовавшийся зазор. Не обнаружив Тарского, нервно прикусываю щеку изнутри.

Чтобы увидеть кровать, расположенную изголовьем к стене, нужно открыть дверь шире. Это я и делаю, морщась от тоненького скрипа. Звук очень тихий, словно писк котенка. Успокаиваю себя и шагаю через порог. Напоровшись на пустую разобранную постель, досадливо выдыхаю. На самом деле охота заорать. Только пока я набираю в легкие воздух, ощущаю крепкий захват сзади. Визжу на эмоциях, совсем незапланированно. И не так продолжительно, как мне хотелось бы. Пока одна рука, приподнимая, притискивает к твердому мужскому телу, вторая рот зажимает.

Неосознанно расширяя глаза, дергаю ступнями в попытках обратно коснуться пола. Жгучая гормональная смесь забивает вены струящимся электричеством. Пульс истерично сигналит обо всех точках своего нахождения. Виски, шея, локтевые сгибы, запястья… Мой суматошный внутренний счет обрывается, когда Тарский бросает меня на кровать и вжимает лицом в скомканное одеяло.

— Что ты делаешь, Катерина?

Предполагается, что я имею, черт возьми, возможность ответить? Вдохнуть полноценно не могу. Он же… В то время, как мое тело сходит с ума, его голос привычно беспристрастен.

Мычу какое-то ругательство. Жаль, Таир не разберет.

Так же легко отрывает меня от постели, проворачивает, пока не оказываемся лицом к лицу. Стоит ему склониться ниже, бурно вдыхаю и тотчас шумно выдыхаю.

Тарский до пояса обнажен. Моя шелковая сорочка черте в каком положении: задрана выше трусов и перекошена в сторону. Это я осознаю, конечно, немногим позже. Когда чувствую свободное прикосновение воздуха.

— Что. Ты. Делаешь?

— Сказать хотела… — частота звуков зашкаливает.

— Говори.

— Если ты… — с первой подачи не получается. Вдыхаю поглубже и, наконец, выпаливаю: — Если ты оставишь меня еще хоть на день взаперти, я открою окна и буду орать, что ты удерживаешь меня против воли и насилуешь!

— Я — твой муж.

Тон такой, что в конце без каких-либо проблем добавляется ментальное обращение «идиотка».

— А мне главное — шум поднять, херр Ланге[1]. Там дальше разбирайтесь… — крякнув, обрываю речь.

Потому как ладонь Тарского с моего плеча плавно смещается на шею. Прочесав все нервные окончания и всколыхнув табун мурашек, сжимает подбородок.

— Продолжишь нарываться на хер, получишь его. По самое не хочу загоню.

Так грубо он со мной еще не разговаривал. Теряюсь, смущаюсь и прихожу в какое-то взрывоопасное волнение. Но обида глушит все. Заливает, будто из пожарного крана.

Да как он смеет?

— Я не нарывалась! Шутила просто… Всегда просто шутила!

Сама понимаю, что не до конца честно себя веду, но задетая гордыня сильнее совести. Впрочем, Тарского фиг обманешь.