Читать книгу "Отражение тайны - Дмитрий Градинар"

Генрих Кунрат, «Амфитеатр вечной мудрости»

♂ На другом берегу

Я кричу, будто камни кидаю слова. Знаю я, что мне не докричаться До другой стороны холма…

Группа «Урфин Джюс»

Нас разделяют полсотни метров, не более. Так близок и так бесконечно недосягаем сейчас левый берег коварной реки, из-за которой нам не стать частью Тумерианской конфедерации. Она, воплощением всех земных грёз, оказалась отрезана после слишком сильного паводка, при котором Рубикон изменил своё русло. Тут-то и проявился педантизм тумерианцев. Потому что Соглашения – сначала торговое, а после и политическое, содержащее полный список территорий, ставших вассальными Тумера, – изменить уже было нельзя. И обширный участок суши, образовавшийся в широкой излучине реки, где впоследствии возник Посёлок Изгоев, оказался вне всяких географических карт, составлявшихся на момент принятия соглашений.

Мы теперь белое пятно на карте. Правда, здесь нет никаких драконов. Вместо них – бессмысленность. Вот прямо сейчас бессмысленным было то, чем занималось всё население поселка.

– Эй! Неудачное время для размышлений! – отвлёк меня голос старосты посёлка.

Голос, потерявший властность и напор. Теперь это был какой-то птичий клекот и усталое сипение. Но я всё равно согласился. Действительно, не то время, совсем не то. Все мы выбрали неудачное время, ещё когда первые лемехи коснулись жирных, богатых удобрениями речных наносов. А ведь поначалу всё казалось возрождением нового Междуречья. Месопотамии. Нашей земли. Мы и были последним осколком цивилизации, незамутненной никакими клятвами перед всемогущей звёздной расой. Пусть даже они принесли в наш мир покой и благоденствие.

Не то время…

Пламя уже не просто плясало бликами на взмокших лицах, оно ревело, металось огненными смерчами вдоль опустевших улиц, жарко целуя деревянные стены и упиваясь собственной неукротимой мощью. А совсем рядом лениво плескалась темная речная прохлада. Вот только она наполнилась лиловыми всполохами, и мы черпали их и несли туда, к поселку, чтобы отражение огня встретилось с самим огнем. Но только всё напрасно.

Уже легли в сторонке пятеро угоревших, и вовсе не факт, что им доведётся увидеть рассвет. Не спасало ничего: ни вымоченные в бочке ватники, ни марлевые повязки на лицах. Люди трудились молча, со странным остервенением обреченных. Люди устали. И пусть в глазах уже не осталось той решимости, что присутствовала несколько часов назад, пусть в руках почти не осталось силы, а спина сгибается до самой земли под тяжестью полных вёдер, никто не ушёл! Никто не ступил на арку моста, связующей нитью перекинувшегося на ту сторону реки. Возможно, нам было просто стыдно. Не перед Конфедерацией, о нет! О них сейчас думалось меньше всего. Стыдно друг перед другом.

Ведь не сдались же мы, когда эпидемия гриппа выкосила почти всех младенцев в посёлке, когда наводнение уничтожило все запасы семян, заготовленных для посева. Да мало ли было всякого… Если сделать это сейчас, если сдаться, то едва ли мы сможем после обмениваться взглядами так, как делали это каждое утро, на каждом празднике, с того момента, как приняли решение остаться здесь, на ничейной земле, в Посёлке Изгоев.

Плача детей совсем не слышно из-за звериного рыка пламени. Хотя мы и знали, что детям уже ничего не угрожает, всё равно это было кстати. Теперь не приходилось оглядываться каждый раз, когда они начинали визжать как резаные, стоило обрушиться какой-нибудь очередной постройке.

Женщины, те из них, кто не был занят возней с малышами, старались не отставать от мужчин. Окраина уже давно превратилась в головешки. Там, где находились амбары и конюшни, схватка с огнём тоже была проиграна, хотя нам и удалось спасти тягловых лошадей и большую часть овечьей отары. Теперь всё действие переместилось в центр, потому что если допустить пламя за утрамбованную площадку перед деревянным срубом храма, то можно не сомневаться, – огонь уже не сдержать. И он пойдёт гулять по другой стороне посёлка, сотворив то, что уже проделал с южной окраиной. Попросту сожрёт, превратив дома в чёрные обугленные скелеты с торчащими из-под груды золы и пепла кирпичными печами. Теми самыми, в которых мы пекли вкусный ржаной хлеб и которые хранили долгими зимними ночами совсем другое пламя. Ласковое, доброе, нужное.

Не могло, никак не могло пламя, съедающее сейчас посёлок, быть родственным тому огню, что играет в тёплых печах! Или мерцающему огоньку костра, возле которого кружат хороводы и в котором можно напечь хрустящей картошки с корочкой, покидав её потом из ладони в ладонь.

Не могло. В это нельзя было сейчас поверить. В это и не верилось.

Мысли, плавящиеся в черепной коробке от близости нестерпимого жара, путались. Но вряд ли они вообще были уместны здесь и сейчас. Может быть, когда-нибудь потом, когда всё закончится… Главное сейчас – не думать. А хватать, оттаскивать, тянуть крюками, бежать, плескать из вёдер, словно мелко плевать в рожу огненному сумасшедшему ублюдку, продолжавшему ухмыляться и прятать где-то там, в слепяще-оранжевом нутре, лик смерти. Этот ублюдок в любой момент готов был явить его кому-нибудь из зазевавшихся. Искры слепящим роем носились в горячем воздухе, лёгкие распирал надрывный кашель, а руки покрывалась всё новыми и новыми волдырями.

Так продолжалось до тех пор, пока – даже не заметив как, – я очутился лежащим на земле, прижимающим руки к горлу, царапая его, пытаясь хоть как-то облегчить дыхание.

– Спокойно! Спокойно, – кто-то по приказу старосты уже обмахивал меня мокрым полотенцем, а сам староста стоял чуть поодаль, сложив руки козырьком над седыми бровями, внимательно осматривая происходящее вокруг.

– Всё… всё в порядке, – хотел громко сказать, но отчего-то лишь прошептал я в ответ. – Помогите встать.

Староста на секунду отвлекся, бросив на меня удивленный взгляд.

– Уверен?

– Да… Увв… – я попытался подняться. – О Господи! – в следующую секунду я рухнул словно подкошенный, под ноги подростка, который не смог меня удержать.

– Ну, вот что… Тащи его к воде, угорел он, копотью надышался, пусть полежит, отдышится…

Подросток, повинуясь приказу старосты, подхватил меня под мышки и поволок прочь от бушующего огня и едкого дыма. Я пытался сопротивляться, но у меня ничего не вышло, потому что голову туманило, подступающая тошнота не позволяла ни на чём сосредоточиться, разве что на тупом перебирании ногами.

Юноша, это был сын нашего кузнеца, оставил меня у самой речной кромки, заботливо подложив под голову перевязанную в узел рубаху. И только после его ухода, после того, как меня вывернуло несколько раз наизнанку приступами тошноты, и я основательно проблевался в пробегавшие мимо лица волны, я вновь обрёл способность размышлять. И даже сумел чуть приподняться, чтобы взглянуть по сторонам.

Вряд ли стоило сейчас думать о том, что послужило причиной пожара. Детская шалость, чей-то недосмотр. После. Всё – после…