Читать книгу "Не складывается – вычитай - Ринат Валиуллин"

В стекле она увидела отражение своего лица. «Именно так выглядит влюбленность, когда на моем лице вдруг появляется безумное и почти смешное выражение, свойственное сумасшедшим. Я сошла с ума. Долго-долго ехала и сошла. До сих пор не знаю, моя ли это остановка. Оказалось, что здесь совсем не плохо. Быть всегда такой легкомысленной и нелепой – вот что я хочу больше всего на свете». Она оглянулась.

Наконец герои фильма добрались до постели. Секс на экране всегда выглядел смешно. «Не верю» сказал бы не только Станиславский. Все было как-то искусственно, натужено и бесчувственно. Актриса думала о Своем, актер – о гонораре. Видимо, у него Своей пока не было.

У нее все будет по-другому, не как в фильмах, скорее, как в книгах, которые захватили в плен ее комнату, они были повсюду. Те, что наводняли стол, убирать на полку не имело смысла, они нужны под рукой. Маргарита просто сложила их в стопку и сдвинула на угол стола, все, кроме одной, которую она взяла у своей подруги Вики. Кинула ее на кровать, чтобы почитать после уборки… Стерла невидимую пыль с зеленой статуэтки бога Хотэя, толстого смеющегося человечка с полным пузом смеха, улыбнулась ему и поставила обратно: «Запылился, видимо, как и я, с утра не смеялся». Далее были отправлены в мусорную корзину два использованных билета в оперу, где она поспала немного под музыку Чайковского вместе с бабушкой, так как слушать ее в течение трех часов было выше всяких сил: «Уж полночь близится, а оперы конца все нет», – вспомнила Маргарита шутку своей бабули. Маргарита про себя улыбнулась Герману.

Ручки и карандаши были сложены в одну большую сувенирную кружку, листы бумаги, чистые и исписанные разными почерками ее мыслей, по которым она пробежалась глазами и тоже отправила в урну: «Бред какой-то». Две купюры по сто рублей: «Это точно не помешает», сложила деньги в карман брюк. Мандарин был очищен и тут же съеден, как награда за труд. «Все, все по местам», – упала девушка на кровать, ни взять, ни добавить, не то что в душе, в ней все было гораздо запущенней, если не сказать хаос. Переплет, в который она попала, который нащупала под собой. «У каждого романа свой переплет», – подумала Маргарита, которая любила книги, и эта любовь не была похожа ни на какие другие, хотя и затрагивала все пять ее чувств. Ей нравился запах типографской краски, который исходил тонким ароматом от страниц, когда она перелистывала их, перебирая глазами буквы. Осязая бумагу пальцами, слышала ее шепелявую болтовню, которая с детства привила девочке хороший вкус, будто это была прививка на всю оставшуюся жизнь от творческого слабоумия, от болотного уныния, от собственной лени. Она открыла книгу на закладке.

* * *

Помещение было небольшое, все здесь было микро: одна маленькая кухня, санузел, микрокоридор, правда комната была с двумя большими окнами, что преувеличивало внутреннее пространство, разрывая его видами. Но все это было лишь бонусом к тому, что у этой квартиры имелась своя крыша. То есть с балкона можно было выйти прямо на крышу дома. С собой шампанское, коньяк и закуски. Все сложил на стол. Герман сломал багет, но он все равно не помещался в соломенную корзинку для хлеба, осколок бабушкиного наследия. Протянул одну половину Рите, а вторую оставил себе.

– Правильно, будем проще, – отпила она вина, откусила багет, потом взяла хлебницу и надела на голову. – Как тебе моя шляпка?

– Хлебосольно.

Бокалов не было. Пили из чашек. Скоро в голове побежали французы, они вязали мое тело, брали в плен мою волю, я не сопротивлялся, более того, я этого и хотел. «Чего же хотела моя Франция?» – смотрел я на Риту. Все явственнее замечая: «Она хотела быть побежденной». Я почувствовал себя Кутузовым, что сдал Москву, чтобы выиграть войну, в моем случае – победить неуверенность в своих действиях. Но чтобы выиграть, для победы ему предстояло еще одно самое важное сражение. Кроме дивана не было ничего, напоминающего Бородино. Чтобы застелить поле любви, уже залитое вином, поцелуями и любовным шепотом, простыней не нашлось.

– Идеальные условия для дебюта, – содрал он слегка пьяными руками занавески и разлил их вместо постели на диване, который предварительно разложил. С улицы на меня одобрительно посмотрел месяц, уколов мой пуританский взгляд на некоторые вещи своим целеустремленным подбородком. Я не боялась, потому что не была по уши влюблена в него и не собиралась связывать с ним всю свою дальнейшую жизнь. Я не боялась, так как любопытство уже распирало, и для страха не осталось места. Казалось, что шампанское больше переживало за меня, чем я сама. Я не боялась, когда Герман смыл с меня лаской всю одежду, я не боялась своего голого тела. Я не боялась даже забеременеть с первого раза. Представила только недовольство своей матери, которая сразу деловито сказала бы: «Звони тете Маше, узнай, где она в последний раз аборт делала». Я смеялась, когда бокал неожиданно поскользнулся на столе, и зашипела первая страсть, а Герман начал с хлюпаньем всасывать губами вино со стола. Потом разбавил наш смех еще одним игристым. Я не боялась. От его горячих поцелуев мурашки, вызванные сильными мужскими руками, таяли. Сначала уста, потом все ниже, наконец, губы, все было смазано любовью. Не было той чудовищной боли, которую обещали подружки. Вошел как к себе домой, где его ждали. Он воткнул свой циркуль в чистый лист бумаги и медленно прочертил круг. Круг моих знакомых, моего общения циферблат, моего личного времени. Жирная черта теперь отделяла девушку от женщины. Было больно. Пока боль тихим стоном не вышла из моего вдохновленного тела.

– А сколько времени? – невинно спросила Рита, когда самое долгожданное ее любопытство было уже удовлетворено.

– Поздно.

– Слишком поздно, мы уже часа два как, а ты до сих пор не сделал мне предложения, – шутила голова Риты, спокойно лежа на груди Германа.

– Как себя чувствует женщина, которую долго не берут замуж?

– Как Герда.

– То есть?

– НеприКаянной.

– Герда идет завтра в университет?

– У меня всего одна пара.

– А что за пара?

– Запара. И еще автошкола.

– Хочешь иметь больше прав?

– Нет, хочу бросить пить, чтобы больше не спать с кем попало, – забирал ее с собою сон.

– Да, да, теперь только со мной. Ты знаешь, как это называется у французов?

– Что?

– Твой дебют.

– Как?

– Увидеть лё-лю.

– А кто такой лё-лю?

– Волк.

– Голодный милый волк, – вжалась она в меня еще сильнее.

– Нет, я сыт, как никогда. Подожди, не засыпай.

– А что?

– Я должен познакомить тебя со своими звездами, – встал я с дивана и потянул за собою. Она нехотя повиновалась. Женщина разделась и все. Потом она учится повиноваться, и оттого, насколько ей это будет удаваться, зависит не только ее счастье, но еще больше будущее ее мужчины. Речь не идет о покорности, нет. Я думал о балансе в отношениях, где в идеальных интерес друг к другу должен быть прямо пропорционален личным интересам.