Читать книгу "Му-му. Бездна Кавказа - Андрей Воронин"

В овраг Шахов не полез — это было ни к чему. Время шло; конечно, сыщик мог подождать (Михаил заметил, что даже мысленно избегает называть его Сергеем Дорогиным), но злоупотреблять его терпением не следовало: еще, чего доброго, и впрямь решит, что над ним глупо подшутили, плюнет и уйдет. В офис он сегодня уже не вернется, номера мобильного телефона на визитке нет, а значит, раньше завтрашнего утра его не разыщешь. А завтра утром, судя по всему, встречаться с ним будет уже поздно — стальные челюсти капкана сомкнутся, и Михаил утратит даже ту иллюзию свободы, которой располагает в данный момент.

Он обогнул гараж по периметру, вернувшись к дороге как раз вовремя, чтобы услышать, как шумит двигатель приближающегося автомобиля. Свет фар, вынырнув из-за поворота, мазнул по сугробам и отразился в задних фонарях стоящей на обочине «десятки», заставив их ярко вспыхнуть, как будто кто-то, сидя внутри, нажал на тормоз. Белый универсал «вольво» приблизился к брошенной машине и не проехал мимо, как, по всей видимости, планировалось, а резко остановился: те, кто в нем сидел, увидели открытую дверцу и уводящую к гаражам борозду в снегу. Это наспех приготовленное для них Шаховым зрелище, судя по всему, получилось вполне убедительным. Картина была ясна: объект слежки заметил за собой хвост, оторвался, свернул за угол и, уйдя из поля зрения наблюдателей, подался в бега пешим порядком.

Обе передние дверцы «вольво» распахнулись настежь, и из них поспешно выбрались двое — просто темные безликие фигуры, вроде мишеней в тире. Вспомнив о мишенях, Михаил с трудом поборол искушение оставить в этой глухомани парочку трупов. Вряд ли число его противников ограничивалось этими двумя; открыв сейчас огонь на поражение, он мог спровоцировать оппонентов на ответные действия по принципу «око за око», что в его положении было недопустимо.

Преследователи, как пара гончих псов, устремились в погоню по оставленной им борозде в снегу, расширяя и углубляя ее. Снег разлетался в стороны под их ногами; передний мел сугробы полами длинного, как кавалерийская шинель, черного пальто, задний на бегу все время поправлял сваливающийся с непокрытой, обритой наголо головы отороченный мехом капюшон «аляски». Оружия Михаил не заметил; впрочем, это не означало, что его на самом деле нет.

Как только преследователи исчезли из вида, скрывшись за углом гаража, Михаил покинул укрытие и со всех ног бросился бежать к своей машине — напрямик, по целине, вздымая волны снега и чувствуя, как утекают драгоценные секунды. Он боком упал за руль и повернул ключ зажигания. Не успевший остыть двигатель завелся с пол-оборота; не закрывая дверцу, Шахов включил заднюю передачу и дал газ, резко затормозив, когда «десятка» поравнялась с «вольво». Два выстрела из «Ярыгина» разорвали тишину безветренного зимнего вечера. Воздух со свистом устремился наружу из простреленных шин, грязно-белый универсал тяжело и неуклюже осел на правый борт, напоминая при этом торпедированный линкор.

Со стороны гаражей послышались невнятные, полные ярости и возмущения вопли обманутых преследователей, которые прошли по следу беглеца и вернулись к месту событий как раз вовремя, чтобы увидеть, как ловко их обвели вокруг пальца. Размахивая руками, они бежали к машинам. Шахов выстрелил еще дважды; снег взметнулся едва заметными в темноте фонтанчиками, и преследователи замерли, балансируя в неловких позах и выделяясь расплывчатыми темными силуэтами на фоне снежной целины.

Потом один из них сделал характерное движение, и сквозь ровное урчание работающего мотора Михаил расслышал дробный перестук оснащенного глушителем пистолета-пулемета. Цепочка фонтанчиков пробежала по укатанной колее дороги в опасной близости от переднего колеса «десятки», набросав Михаилу в лицо и на одежду твердых комочков спрессованного снега. Не дожидаясь продолжения, он захлопнул дверь и задним ходом погнал машину прочь от этого места. Новая очередь выбила на крыле его трехлетней «Лады» короткую жестяную дробь, и Шахов порадовался, что в руках у стрелка не «Калашников», который прошил бы машину насквозь, как картонную коробку.

Отчаянно газуя, он ехал задним ходом, глядя на дорогу через плечо и время от времени оборачиваясь, чтобы бросить короткий взгляд на преследователей, которые упрямо бежали за ним, будто и впрямь рассчитывали догнать. Их освещенные фарами лица и одежда постепенно утрачивали четкость очертаний, вновь сливаясь с темнотой по мере того, как расстояние между ними и машиной увеличивалось. Потом человек в длинном пальто остановился, осознав, по всей видимости, тщетность своих усилий, и дал вдогонку длинную очередь. Это был жест отчаяния: «десятка» уже находилась за пределами досягаемости предназначенного для ближнего боя штурмового пистолета, и с таким же успехом он теперь мог швыряться в Михаила снежками. Его товарищ в «аляске» с отороченным мехом капюшоном, добежав, остановился рядом и с досады плюнул себе под ноги.

Развернув машину и вернувшись на асфальтированную дорогу, Михаил остановился. Он обладал относительной свободой действий до тех пор, пока шантажисты не выдвинули свои условия. Его выходка с простреленными шинами могла значительно ускорить процесс, а ему требовалось время, чтобы хорошенько все обдумать и решить, наконец, как быть. Он был неуязвим, пока с ним не вступили в переговоры; после той огромной подготовительной работы, которую провели шантажисты, им теперь полагалось сдувать с него пылинки. Правда, в него только что стреляли — да, стреляли, но ведь не попали же! Он был нужен им живым и невредимым, чтобы выполнить все условия еще не предъявленного ультиматума. Следовательно, его предъявление нужно было по возможности оттянуть.

Михаил отключил мобильный телефон, а потом, подумав, извлек из него батарею и засунул в другой карман пальто. Это было грубое нарушение должностной инструкции, согласно которой ему полагалось круглосуточно находиться на связи, но в данный момент Шахову было не до инструкций: он чувствовал, что в ближайшее время его вынудят пойти еще и не на такие нарушения. Этого ему показалось мало; включив потолочный плафон, он бегло осмотрел корпус аппарата и горько покивал головой, обнаружив подтверждение самых мрачных своих подозрений: внутри, прилепившись к пластмассе, поблескивала плоская, почти незаметная таблетка электронного маячка. Шахов опустил стекло слева от себя и выбросил маячок в сугроб, сделав это так энергично и зло, словно стряхивал с ладони кусачее насекомое.

— Твари, — пробормотал он, закрыл окно и поехал в кафе, где его дожидался частный сыщик Дорогин.

Глава 4

Углы просторного, отделанного темными дубовыми панелями кабинета тонули в густом сумраке. Из темноты, поблескивая позолотой массивной рамы, выступал портрет какого-то человека. Черты его лица были неразличимы в потемках, но, судя по трехцветному фону (а более всего по месту, где висела картина), это был портрет действующего президента. На углу массивного, просторного, как взлетная полоса военного аэродрома, обтянутого зеленым сукном стола стоял бюст Дзержинского: хозяин кабинета не единожды во всеуслышание называл себя консерватором, заявляя, что, если принципы человека меняются вместе с политическим курсом страны, это не принципы, а собачье дерьмо.