Читать книгу "Книга Асты - Рут Ренделл"

Расмус, наверное, убил бы меня, если бы узнал, о чем я думаю и что творится в моем сердце. Потому что в душе я свободна, могу быть собой, делать что хочу и не притворяться. Там нет шумных мальчишек, орущих младенцев — нет, я не жалуюсь на Свонни, она моя отрада, — нет болтливой тупой прислуги и нет мужа-бродяги, который болтается неизвестно где.

Однако я знаю, что с ним все нормально. Он прислал еще денег, целых пятьсот крон, поэтому мы можем быть спокойны. Теперь мы сможем заплатить за жилье и купить много хорошей еды. На Рождество у нас будет жирный гусь и kransekage.[10]Получив деньги, я пошла в магазин «Мэтью Роуз» и купила ткань — шить одежду для Свонни. Я не писала несколько дней, потому что как раз этим и занималась.

Утром меня навестила миссис Гибсон. По-моему, она заходит сюда, чтобы узнать, есть ли на самом деле у меня муж, потому что всегда спрашивает о нем. Но сегодня она поинтересовалась, где я буду крестить Свонни. Она очень набожна — правда, это не мешает ей смеяться над моим акцентом — и часто видится с помощником приходского священника церкви Святого Филиппа. Нигде, я не верю в бога, ответила я. (Видите, я написала с маленькой буквы.) Ни в бога, ни в кого-то еще. Это все выдумка священников.

— О, моя дорогая, — сказала миссис Гибсон, — вы меня, право, поражаете.

Но поражённой она не казалась, скорее жаждала продолжения. И услышала:

— Вы говорите, что бог — любящий отец. Но даже плохой отец не убил бы младенцев своей дочери.

Она странно посмотрела на меня, потому что Свонни лежала на моих коленях. Правой рукой я поддерживала ее головку, а левой поглаживала животик И миссис Гибсон смотрела именно на левую руку. Это было так очевидно, что я едва не рассмеялась. К слову сказать, она очень тучная, корсет стянут так, что фигура похожа на тюк, перевязанный в середине веревкой. Совсем ужасно ее платье — словно из бумаги, смятой оберточной бумаги — в складку.

Миссис Гибсон подняла глаза к небу, затем демонстративно устремила взгляд на мою руку:

— А вы не носите обручального кольца, миссис Уэстерби.

Терпеть не могу, как она произносит мою фамилию, но здесь все произносят ее так, поэтому придется смириться. Я осторожно вытащила руку из-под теплой пушистой головки Свонни и протянула, будто мужчине для поцелуя. Хотя не знаю ни одного мужчины, который поцеловал бы мне руку.

— Так оно у вас на правой руке, — удивилась миссис Гибсон. — Это кольцо вашей матери?

— В Дании обручальные кольца носят на правой руке, — холодно заметила я.

Она нисколько не смутилась, это вообще вряд ли ей свойственно.

— На вашем месте я бы надела его на левую, если не хотите разговоров.

Кольцо слишком велико. А правая рука у всех немного больше левой. Но я переместила кольцо на левую, пусть даже оно соскользнет и потеряется. Мне-то все равно, но я должна думать о детях. Их не должны упрекать в том, что их мать — непорядочная.

Перечитала эти строки и подумала, что не все следовало записывать. Впрочем, кто будет читать это? К тому же по-датски, а датский язык здесь понимают не лучше готтентотского.

Октябрь, 23, 1905

Наступила осень, листья пожелтели. Люблю деревья с ярко-желтыми листьями, похожими на ладонь с растопыренными пальцами. Не знаю, как они называются, у них еще плоды как яблочки с шипами. Но я очень скучаю по букам. Не видела их с той поры, как мы приехали в Англию.

Еще раз заходила миссис Гибсон. Она чересчур любопытна, и вопросы ее неуместны. Если мы датчане, то почему у нас английская фамилия?

— Не английская, — сказала я. — И произносится «Вестербю».

Она хихикнула, давая понять, что не верит. Странно, что одни и те же буквы по-разному произносятся. Когда я впервые приехала сюда, то сказала себе, что хочу увидеть Хута-парк. Очень удивилась, когда узнала, что англичане говорят «Гайд-парк». Хорошо, что никогда не произносила «Хута-парк» вслух.

Вчера небо было светло-голубым, но сегодня опять туман, густой и желтый. Я теперь не удивляюсь, что люди называют его «гороховым супом». Мне тоже он напомнил суп, который мы делали из желтого дробленого гороха и копченой косточки, когда жили в Швеции. Поэтому я попросила Хансине его сварить, и мы все им поужинали. Все, кроме Свонни конечно. Но она потом с аппетитом сосала мою грудь.

Октябрь, 25, 1905

Вчера получили письмо от тети Фредерике, первое за два месяца. Торвальдсены заказывали панихиду по Олафу, которая — я согласна с тетей — слишком вычурна для пятнадцатилетнего мальчика. Море забрало его, они никогда не получат тело Олафа. Многих с «Георга Стаге» так и не нашли. Не представляю, как это можно пережить. У тебя был ребенок — и вот его нет, нет даже мертвого тела. Мне кажется неправильным — хотя мало кто согласится со мной — обучать пятнадцатилетних мальчиков воевать на море: это все равно что военная служба на корабле. Даже хуже, чем принуждать шестнадцатилетних девочек быть женами.

Я обнаружила, что если не хочешь чего-то увидеть во сне, то вечером надо об этом хорошенько подумать. Может показаться, что наоборот — так оно приснится скорее. Но нет. Поэтому я заставила себя думать, что у меня могут отобрать Свонни, спрятать ее где-нибудь, и даже фотографии не останется. Этого никогда не случится, но я залила подушку слезами. После чего мне приснилось, что Расмус возвращается домой и говорит — мы все едем в Австралию. Я, словно ягненок, соглашаюсь. Что ж, сны не имеют никакого отношения к действительности, должна вам сказать.

В камине разгораются угли. Наверное, туман такой густой еще и оттого, что много дыма от печей, но мне нравится по вечерам сидеть в гостиной и смотреть на красные угольки за каминной решеткой. Еще не холодно, не так холодно, как в Стокгольме. Интересно, что подумала бы миссис Гибсон, если бы я рассказала ей, что с холмов, где снег особенно глубокий, спускались изголодавшиеся волки? Они выли и рыскали в поисках пищи. А однажды съели с веревки мое выстиранное белье. Скорее всего, не поверила бы или спросила: а не спускались ли вместе с волками белые медведи?

Ноябрь, 2, 1905

Сейчас я пишу наверху, запершись в комнате мальчиков. Страшно похолодало. Я надела перчатки и носки, которые мне связала тетя Фредерике сто лет назад. Конечно, можно попросить Хансине растопить камин, но она будет ворчать, что уже разожгла в гостиной, что внизу тепло, и так далее.

Теперь все придется держать в секрете. Забавно, как тщательно я скрываю свое любимое занятие. Другие женщины так скрывают свои любовные связи. Только у меня любовная страсть к записной книжке. Но лучше, если он не будет знать. Другие женщины точно так же не хотят, чтобы мужья знали о любовниках. Мужчины — их страсть, дневники — моя. Каждому свое, верно?

Свонни лежит у меня на коленях. Я закутала ее в шаль. Мне холодно, но тело у меня теплое, и Свонни согревается. Она быстро уснула, моя сладкая, я искупала ее и покормила. У нее волосы такие же золотые, как мое обручальное кольцо. Обычно люди говорят, что щеки у малышей будто лепестки розы, но вряд ли они так думают — скорее вычитали из книг. У детишек щечки как сливы — крепкие, гладкие и прохладные.