Читать книгу "Интервью с магом - Антон Леонтьев"

Отпустив кивком секретаря, Аскольдов приблизился ко мне и сказал тихим голосом:

– Рад, что вы смогли навестить меня в столь неурочный час. Руки подать вам не могу, так как мои верхние, впрочем, как и нижние, конечности функционируют крайне ограниченно. Повезло, что я еще могу говорить, хотя уже имеются признаки того, что скоро лишусь и голоса.

Еще одна отличительная черта художника – он всегда говорил тихо. Впрочем, это могло быть последствием болезни. Как же, бишь, она называется...

Словно читая мои мысли, Аскольдов заметил:

– Краткий курс невролога для тех, кого пугает мое состояние. Три с половиной года назад у меня обнаружили боковой амиотрофический склероз, сокращенно БАС, он же болезнь Шарко, или болезнь Лу Герига. Давайте раз и навсегда обговорим это, чтобы больше не возвращаться к данной теме. Чтобы было понятно и для дилетанта: мои мышцы медленно, но верно, а в последние полгода все быстрее, атрофируются. Болезнь смертельная и неизлечимая, рано или поздно мне суждено попросту задохнуться – в один далеко не прекрасный день, когда откажется работать дыхательная мускулатура. И тот день не за горами. Хотите кофе?

Переход от смертельного диагноза к прозе жизни был крайне неожиданным. Я кивнула и только сейчас заметила сидящего в кресле с чашкой кофе в руках Марка Черносвитова, а чуть поодаль ясновидящую Светлану в довольно стесненной позе.

– Каюсь, идея привлечь к этому вас, Катенька, моя – произнес иллюзионист. – Я считаю вас чрезвычайно умной женщиной и уверен, что вы будете держать язык за зубами.

Аскольдов, который, видимо, не желал терять драгоценного времени на пустые разговоры, сразу перешел к делу:

– Я сам не видел передачи... «Схватка колдунов»....

– «Война магов», – поправила я, подходя к Марку и опускаясь в кресло между ним и Светланой.

Появился секретарь с подносом, на котором стояли серебряный кофейник, молочник, хрустальная сахарница и фарфоровая чашечка. Слуги в особняке Аскольдова умели исполнять любое желание еще до того, как оно было высказано вслух. Впрочем, при состоянии здоровья хозяина оно и понятно...

– Да-да, «Война магов», – произнес, подъехав ко мне с тихим жужжанием кресла, Аскольдов. – У меня нет времени смотреть телевизор, всю нужную мне информацию я черпаю из Интернета. Мои дети... мои девочки тоже не смотрят телевизор.

Суровый ты, однако, отец, подумалось мне. Я взглянула на Марка Львовича – он был спокоен, но напряжен. Светлана же, как мне показалось, чувствовала себя не в своей тарелке. Еще бы, если тебя посреди ночи привозят в особняк эксцентричного и смертельно больного художника...

– Но в моем доме имеются прислуга и охранники, – продолжил тезка Дали, – и им я не могу запретить смотреть телевизор. Одна из горничных видела передачу и доложила секретарю, а тот сообщил мне о том, что вы вступили в контакт с моим... с моим покойным сыном…

Художник запнулся, и мне показалось, что у него на глаза навернулись слезы и его холеное лицо исказил нервный тик. Болезнь или проявление чувств?

Светлана, опустив голову, произнесла:

– Я не имела представления, что это ваш сын... Как часто бывает, на меня просто нахлынуло странное чувство, а потом возникли образы... Я не могу ими управлять...

– Я так вам благодарен! – воскликнул внезапно Аскольдов. – Вы просто чудо! Вы...

Он снова замолчал, кресло проехалось по ателье, и Аскольдов глухо продолжил:

– Вообще-то я принял решение не дожидаться неминуемой кончины. Существовать подобно растению и быть еще какое-то время прикованным к машинам и аппаратам, искусственным путем поддерживающим жизнь в моем теле, я не хочу. Поэтому планирую к концу года свою кончину – при помощи коктейля из нескольких токсинов и с незабываемым праздником накануне. Если уж умирать, то с музыкой, как пресытившиеся жизнью патриции в Древнем Риме! Но теперь придется это отложить. Покончить с собой я, в конце концов, всегда успею. Теперь мне интересно жить. Теперь я хочу узнать правду – правду о моем сыне Феликсе. Найти его убийц и покарать их. И только вслед за ними пересечь Стикс...

Тон художника был спокойный, но в каждом слове сквозили гнев и что-то еще.

– За одиннадцать лет я побывал у всевозможных прорицателей, ведунов и колдуний, даже к болгарской прорицательнице Ванге, незадолго до ее смерти, ездил... И все они говорили совершенно разные вещи! Одни уверяли, что Феликс жив, другие утверждали, что мертв. Но никому из них я не верил. А вы говорите правду. Да, вы не пытаетесь обмануть меня. Но это мы еще проверим другим путем...

Он подъехал вплотную к Светлане, и женщина поежилась. Художник, помолчав, вздохнул и сказал:

– У меня был сын... Феликс... от первого брака... С моей первой супругой мы давно жили раздельно. И это было, как я теперь понимаю, большой ошибкой. Тогда, одиннадцать лет назад, я уже был известным и богатым. И совершенно здоровым. Кстати, не исключено, что трагедия с Феликсом послужила толчком к развитию болезни... Так вот, олигархи и «звезды» уже тогда желали заказать у меня свой портрет, я же хотел урвать от жизни как можно больше удовольствий. Алкоголь, наркотики, девки, казино, угар, разврат, суета сует...

Марк Черносвитов попытался что-то вставить, но Сальвадор Аскольдов остановил его:

– Нет, мне надо выговориться! Я знаю, что виноват в судьбе Феликса. Он ведь был так привязан ко мне, так любил меня, а я... И эта болезнь – моя заслуженная кара!

Художник тонким белым пальцем нажал одну из кнопок на пульте управления креслом, и тотчас в ателье вошел секретарь. Он вынул из кармана брюк портсигар, зажег одну сигарету и почтительно вставил ее в рот художнику.

– Вообще-то врачи мне запретили, да и из-за дочек я бросил, – признался тот, пуская дым, – но они сейчас, слава богу, вместе с женой в Лондоне. Там они в безопасности... ничего не знают... А что касается меня... От рака легких я все равно умереть элементарно не успею!

Юмор у Сальвадора – чернее не бывает. Накурившись, Аскольдов отослал секретаря с окурком прочь и промолвил:

– Так вот, о Феликсе... Он жил у моей первой жены, Елены. Я обеспечивал их, но сыном не занимался, хотя виделся с ним часто. Феликс был таким красивым, талантливым мальчиком! Он потрясающе играл в шахматы и увлекался музыкой, из него непременно вышел бы толк... Но его похитили. – Голосом художник стал тусклым. – И произошло это именно в августе, месяц и два дня спустя после его дня рождения, который в самом деле приходится на седьмое июля. Да, две семерки… Поэтому-то мы с Еленой и решили назвать его «Счастливчиком», то есть Феликсом. Я помню тот жаркий день, когда он появился на свет... Роды у Лены начались внезапно...

Аскольдов смолк, уставился вдаль. Пауза длилась с минуту, но мы тоже молчали.

– Впрочем, это не имеет отношения к делу. Да, моего сына похитили. Я в то время находился в Париже, там как раз открывалась выставка моих работ. Сын был у Лены – наш брак исчерпал себя, и мы разводились. Она мне позвонила и сказала, что... что Феликс исчез. Я и подумать не мог, что моего сына могут похитить! Феликс был живым, непосредственным мальчиком, у него имелось множество знакомых, он чрезвычайно легко сходился с людьми. Учился он в элитном британском интернате, однако в августе приехал на каникулы в Москву... Он так скучал по матери и еще больше по мне...