Читать книгу "Ночной паром в Танжер - Кевин Барри"

Глава пятая. Матушка Кулак и ее пять дочерей

В порту Альхесираса, октябрь 2018 года

Здесь странно изгибается время. Бывают дни и ночи, когда нихрена не знаешь, где ты или когда. Приходят и уходят люди. Их вечные лица; их губы безмолвно движутся по диапазону всех семи тревог. Скоро снова пойдут паромы. Когда мы ходим по воде с места на место, не на месте и наши сердца. Мы охрененно сложные машины. Теперь в порту Альхесираса часы перетекают из одного в другой. Для угасающих ирландских гангстеров продолжается долгое ожидание…

Знаешь, о чем я начинаю задумываться, Морис?

Трави, Чарли.

О смерти, Мосс.

Ну, началось.

Неужто все правда так жестко, как говорят?

Не понял?

Разве это в каком-то смысле не облегчение, когда она наведывается? Черный ангел?.. Тихо… Вот, слышишь? Мягко хлопают крылья… Ты слышишь?

Чарльз?

Разве мы тут и так не задержались, Морис? Вот что мне интересно. Со всей этой нескончаемой херотенью?

Что-то я пикника не предвижу, Чарли. В плане смерти.

Думаешь, это конец?

Я не говорю, что это конец. Просто не вижу пикника.

А у меня вполне оптимистичный взгляд на костлявую. Как-то так.

И что ты там видишь, Чарли? В конце пути?

Ну, лугов с цветочками я там не вижу. Этого я ни разу не говорю. И бухту под луной не вижу. Где все твои бывшие выстроились одна за другой и ждут, молоденькие, в самом соку. Румяные щечки и радостные глазки. Этого я ни в коем разе не вижу. Но что я представляю, Морис, так это какую-то… тишину. Понимаешь? Просто какое-то… молчание.

Мило, говорит Морис Хирн. Умиротворенно.

Вот как подумать, что мы терпим при жизни? В плане шума?

Натуральная какофония, мистер Редмонд.

Приходим в мир на гребне крика и волне плача наших несчастных матерей.

Наши бедные мамочки чуть солому из матрасов не рвали.

И первым делом мы что делаем? Сами начинаем реветь и рыдать. Раскрываем легкие – и давай во все горло. Выдаем на-гора. А как уходим? На другом-то конце жизни? Часто точно так же. Так и орем!

А что между?

Шум, Морис. Ничего, кроме шума и волнений.

В жизни мы ищем тихие места, Чарльз. И как, находим?

В могиле – запросто.

Или, может, в любви.

Может, что и так.

Я ее любил, Чарли.

Знаю. Мне очень жаль.

И долго. Я ее знал, понимаешь? Синтию. Я знал, кто она такая.

Задумываешься, где она теперь?

Задумываюсь, да. И пикника я не вижу, Чарли.

Хочешь сказать, а что, если там просто…

Все то же самое.

На том свете. Что, если там просто…

Шум?

⁂

Пристает паром из Танжера. В Гибралтаре снова развивается судоходство. По терминалу сонно дефилирует потрепанная молодежь. У них на спине вес Африки. За ними бдительно следят слегка стильные, слегка одряхлевшие ирландцы.

Дилли Хирн?

Дилл или Дилли?

Маленькая.

Красивая.

Дреды. Из тех, что с собаками на поводке. И с гатчем по самое не могу.

Ирландцы беспокойно сидят на скамейке. Наблюдают с высоты своих прожитых лет. Они такие старые, что теперь далеко видно в любом направлении.

Стало непросто, говорит Морис. С Дилли. Когда она выросла. К четырнадцати-пятнадцати? Слонялась с видом как у прокаженной. А школа, где она училась? Эта школа вообще сидела у меня в печенках.

Сестры Вечной…

Да как бы они там, нахрен, ни назывались. Помню один день, Чарльз, в самый разгар учебы – день, когда у меня серьезно хватало своих дел по горло. Но меня это бесило, понимаешь? Мысль, что бедная Дилл мучается в школе. И вот я звоню директрисе. Всыпал ей по первое число. Говорю: ну-ка, миссис. Да? Я не говорю, что я тут главный по школьной форме. Но вы же понимаете, с кем у себя имеете дело? Это очень открытые молодые люди. Они еще только растут. Это молодые девочки пятнадцати лет от роду. А вы их так замуштровали со своей ужасной старомодной формой? Отвратные бесформенные юбки и джемперы, до щиколоток, как мешки. Вы же девочек самих себя стыдиться заставляете! А это красивые девчонки! Вы хоть понимаете, что это такое? Католический хиджаб!

Ну ты ей вставил пистон, Морис.

Я не говорю, что сам был в таком положении, чтобы толкать мораль. На тот момент я сидел в миле от побережья Клэра с полутонной марокканского гашиша в трюме. И с несказанным страхом господним в коленках. И волны катят, и катер кренится… боже, спаси и сохрани… Болтанка в миле от Фанора… Зимнее утро, и на горизонте ни Чарли Редмонда, ни его сраного грузовика… И я думаю: Морис? Ты уже совсем не тот для этих забав… И думаю: у моей дочки сейчас важное время – это она должна быть моим… моим фокусом, понимаешь?

Из тебя получился замечательный отец, Морис. На мой взгляд.

Но тут туман как бы расступается… И вот они, две фары… Горят… Прямо там… В утренней серости… Над старым пирсом в Фаноре… И вот он, Чарли Редмонд из Фарранри… Человек, который никогда не подведет.

⁂

Неужто конца-края этому не будет, Чарли?

Паромы приходят, паромы уходят. Она еще может нарисоваться.

Но о чем я сейчас задумываюсь?

Не начинай, Мосс.

Правда, что ли, красивые девушки роют могилы?[25]

Мы ее узнаем, Мосс. Как-нибудь. Нутром. Лишь бы она больше не притягивала непогоду.

Думаешь, все из-за нее?

Да это у нее в крови. И мать у нее была такой же. Палец в рот не клади.

И языкастая к тому же, Синтия. Как в тот раз, когда я вернулся без глаза? Из Танжера? Только глянула – после всего, что я перестрадал, – и говорит: ты, блин, что, Том Йорк, что ли?

Впервые про такого слышу. Или погодь… Это тот хромой из Саммерхилла?

Это мужик из «Радиохеда», Чарли.

Никогда их не любил. Нытики какие-то. С тем баблом, которое они зашибают, суки? Да они на укулеле должны играть.

У него один глаз такой – газз[26].

Такие бабки гребут. А он ноет и блеет, как застрявшая коза? Да он мамбу должен играть.

Как думаешь, я стал красивше, Чарли? В необычном смысле? Со своим разъебанным глазом?