Читать книгу "Краткая история крестовых походов - Ларс Браунворт"

Во время первой встречи принца-крестоносца и императора, чье письмо положило начало этому начинанию, Алексию было что терять. Хотя рыцарей у Гуго насчитывалось не так уж много, а их боевой дух был явно не на высоте, они впечатляли куда больше, нежели собранная Петром толпа. Их мотивы император до конца понять не мог. Подобно всем жителям Востока, он испытывал от этого крестового похода некоторое замешательство. Хотя христианский восток в течение четырех столетий вел с исламом борьбу не на жизнь, а на смерть, идея «священной войны» в его недрах так и не вызрела. Как учил в IV веке влиятельный отец – основатель церкви святой Василий Кесарийский, «убийство порой необходимо, но его никогда нельзя восхвалять или считать основанием для прощения грехов».

Века мусульманской агрессии – по большей части успешной – не изменили позиции церкви. Когда в X веке великому императору-воителю Никифору Фоке удалось остановить исламское наступление и оттеснить противника назад, он направил патриарху, главе Константинопольской церкви, петицию с просьбой объявить мучениками веры павших в боях с мусульманами солдат. И хотя это стало первым почти за триста лет успехом христианства в противостоянии исламу, патриарх не отступил, в туманных выражениях ответив императору, что убийство пусть порой и необходимо, но считать его делом славным – и уж тем более священным – нельзя.

С точки зрения византийцев, прибывшие в Константинополь западные рыцари, которые заявляли, что ведут войну за правое дело ради прощения своих грехов, доверия не заслуживали. Эту позицию еще больше укрепляли явившиеся с ними священники. Духовенству Востока носить оружие было запрещено, и вид западных клериков, облачавшихся в доспехи, носивших тяжелые дубинки и стоявших во главе отрядов, действовал на нервы. Многие византийцы опасались, что истинная цель крестоносцев заключалась совсем не в освобождении Иерусалима, но в захвате Константинополя. Чужеземные гости всегда испытывали перед имперской столицей благоговейный страх, однако это чувство вскоре неизбежно сменялось жадностью. Византийцы видели это несметное количество раз – от похода гунна Аттилы в V веке до совсем недавнего вторжения норманнов в 1085 году. И нынешние неотесанные западные мужланы от тех ничем не отличались.

Поэтому Алексию приходилось действовать осторожно. Вероятность того, что крестовый поход обернется против него, представлялась весьма высокой, и это весьма наглядно продемонстрировало поведение людей Петра Пустынника. Не исключено, что вместо борьбы с великой исламской угрозой он заимел еще одного христианского врага. Поэтому первейшей его заботой было защитить империю и ее столицу. В конце концов, именно этот мотив поначалу сподвиг его обратиться за помощью.

Если Гуго де Вермандуа представлял для Алексия загадку, то и византийцы представлялись крестоносцам неким ребусом. Эти «греки», как их пренебрежительно называли жители Запада, казались им изнеженными и женоподобными. Они чрезмерно пользовались благовониями, добавляли во все слишком много масла и одевались скорее как персидские купцы, нежели как римские легионеры. Сам император еще больше повергал в замешательство. Они прибыли по его просьбе, но какая роль отводилась ему в этом крестовом походе? Возглавлять его лично он, может, и не собирался, но выслать свою армию был обязан.

Последнее допущение явно представлялось невероятным. Империя сохраняла свое хрупкое положение среди такого множества врагов как раз благодаря тому, что рисковала армией только в случае крайней необходимости. Для выживания ей требовались дипломатия и удары по четко выверенным целям. Именно поэтому прямое столкновение с Аббасидским халифатом и далеким, стратегически изолированным Иерусалимом было бы верхом глупости. Это кардинальное расхождение целей, которые преследовали империя и крестоносцы, в конечном итоге испортило отношения между ними и создало предпосылки для трагедии в будущем.

Но пока все шло довольно гладко. Все летописи свидетельствуют о том, что Алексий устроил мастерское представление. Гуго ослепили преподнесенные дары и устроенный в его честь банкет. Впрочем, у каждого подарка своя цена. Алексий обладал достаточными сведениями о западном обществе, чтобы понимать всю значимость принесших клятву рыцарей, поэтому на самом деле преследовал цель подтолкнуть их принести обет верности ему самому. Он, возможно, и не верил крестоносцам, но тем не менее был полон решимости по возможности извлечь из них пользу.

Поначалу Гуго возражал. Во главе похода он видел самого себя, поэтому не желал уступать власть никому другому. Более того, если он принесет клятву, а другие знатные вельможи откажутся это делать, его посчитают дураком. Тогда призывы Алексия зазвучали настойчивее. Император намекнул, что если Гуго присягнет возвратить Византии любые захваченные города или края, то он подумает о том, чтобы пополнить великую христианскую армию имперскими войсками, а в надлежащее время сам может отправиться на поле боя. Дары становились все роскошнее, но вместе с ними все громче звучали и угрозы[42]. Почетный караул, сопровождавший его в апартаменты сказочной красоты, вдруг перестал идти на любые уступки, зато лучше вооружился. Когда же Гуго попытался вернуться в лагерь, ему вежливо напомнили о статусе императорского гостя. После нескольких дней, проведенных в этой золотой клетке, Гуго сломался и уступил.

К счастью для Алексия, первый принц, выступивший в крестовый поход, прибыл в Константинополь лишь с малой частью своей армии. Вырвать клятву у человека такого звания и амбиций, как Гуго, всегда было сверхсложной задачей, но когда она решится, другим дворянам будет гораздо труднее сопротивляться. Как бы там ни было, присягу он принес вовремя – к Константинополю как раз подходило другое войско.

Годфри де Буйон

Годфри де Буйон, герцог Нижней Лотарингии, – территории, включавшей в себя нынешние Нидерланды, Бельгию и часть Северо-Западной Германии, – ничуть не уступал в самоуверенности Гуго. Как прямой потомок Карла Великого, он был самым прославленным лидером крестоносцев и лично знал многих влиятельных особ. К тому же он самым показательным образом посвятил себя крестовому походу, публично обратив в наличность большую часть своих владений, заложив земельные угодья, а оставшуюся собственность передал монастырю Святого Эгидия[43].

В отличие от Гуго, Годфри решил идти до Константинополя по суше, вдоль Рейна и Дуная, тем же путем, которым раньше воспользовался Петр Пустынник. Но опыт общения с участниками Народного крестового похода испортил мнение местных жителей о крестоносцах, поэтому когда Годфри вышел к границе Венгрии, ему категорически запретили входить в страну. Ждать разрешения на проход пришлось целых три недели, а получить его он сумел, оставив в заложники своего брата Балдуина, тем самым гарантировав, что его армия будет вести себя прилично.