Читать книгу "Дух геометрии - Алиса Ханцис"

С конвертом в руке я шагнула из лифта и вздрогнула от неожиданности, услышав голос соседки.

– Ты чего такая? Случилось что?

Она возилась с ключами у двери, а рядом плясала пучеглазая собачка на паучьих ногах.

– Меня за границу зовут, в университет.

– Так что ж, молодец. Куда зовут-то?

– В Австралию.

– Это хорошо. Там солнышко, пляжи.

Повисла пауза, и соседка, недовольная, что я не поддакиваю, добавила ворчливо:

– Отдохнуть тебе надо, Слав. Мама у тебя еще молодая, красивая. Что ты ее опекаешь?

Вздохнув, она повернулась ко мне широкой спиной, с усилием толкнула дверь, и они исчезли, как растворились – ни соседки, ни собаки.

8

Самолет тряхнуло, и под полом задрожала твердая земля. Снова ожили динамики: «Ladies and gentlemen, welcome to Hobart» – невнятной скороговоркой, какой объявляют остановки в трамвае. Для большинства пассажиров это и правда был будничный рейс; многие выглядели так, словно вышли из дома на минутку: толстовка поверх футболки, свободные штаны до колен, на ногах – вьетнамки. Самолет не спеша сворачивал с полосы, и пейзаж в иллюминаторе карусельно двигался по дуге: приземистая коробка терминала с пухлым облаком в стеклянном фасаде; цепочка холмов на горизонте; бетонная лента, убегавшая вдаль. Мой марафон, начавшись позавчера, вышел на финишную прямую.

В Мельбурне – я выпала в него как-то обморочно, не заметив – накрапывал дождик, люди в зале прилета были одеты кто во что горазд: на одном шапка, другой с короткими рукавами. А здесь – стоило выйти на трап, как в лицо дохнуло свирепой антарктической свежестью, и немедленно замерзли уши. Австралийцы беззаботно шлепали по ступенькам резиновыми подошвами, вереницей огибали притихший самолет, катя за собой, как игрушечные машинки, до нелепости миниатюрные чемоданы с ручной кладью. После озверелой толчеи Шереметьево и футуристического размаха Сингапура мне казалось, я прилетела в деревню: наш самолет был на поле единственным, а в зальчике терминала, устеленного серым ковролином, – ни намека на суету. Длинноухая таможенная собака потыкалась носом в мой рюкзак, выискивая фрукты, и стеклянные двери с готовностью разъехались.

Плоскомордый микроавтобус с прицепом для багажа стоял прямо у выхода. Водителем была смуглая женщина, похожая на полинезийку, с добродушным широким лицом и ужасающе непонятным выговором. Она тоже никуда не спешила: болтала с пассажирами, собирая плату, гремела снаружи дверцами прицепа. Когда свободных мест не осталось, автобус тронулся, и в приоткрытом окне засвистел ветерок. Гул мотора начал меня убаюкивать, но спать было жалко, и я, пересиливая себя, таращилась на фермерские угодья, где паслись лошади в попонах. Скоростное шоссе было прорублено в желтоватых скалах, напоминавших песчаниковые обнажения на Дзержинском карьере. А вот деревья вдоль дороги выглядели непривычно: сквозь пыльную, с оттенком хаки, зелень проглядывали кривые белые стволы. Потянулись бесконечные поселки, похожие на дачные – пологие скаты крыш, цветы в палисадниках. Лишь за мостом, перекинутым через широкую реку, начался город: светофоры, бетонные многоэтажки, к которым лепились колониальные особняки. А над городом, упираясь в облако, темнел могучий скалистый хребет с тонкой, как спичка, радиомачтой наверху.

Автобус развозил желающих по гостиницам. Меня высадили, как я просила, на углу большого проспекта, где торчал старинный почтамт с башней, похожей на Биг-Бен. Стрелки показывали без пяти десять. Я попыталась высчитать, сколько сейчас времени в Москве, и у меня закружилась голова. Пока я летела сюда, часы и минуты были всего лишь условными единицами, вешками, отмечающими рейсы и пересадки. Самолет висел над снежно-белой равниной, экран с картой, где проплывали страны и города, казался компьютерной игрушкой. Только теперь я смогла, наконец, поверить, что действительно пересекла полмира. Между мной и теми, кто остался в Москве, пролегла трещина шириной в шесть часов, и это рождало странное чувство, одновременно радостное и тревожное.

В первой гостинице из моего списка дешевых комнат не нашлось. «Есть улучшенные, с туалетом и завтраком – хотите?» Нет, я не могу сейчас сорить деньгами. Кто знает, когда мне оформят стипендию? Дальше, дальше, пока совсем не сморило, а то придется спать на лавочке в парке. Название второго отеля красуется над лепным карнизом с надписью «1877». Фасад выкрашен в коричневый и белый; внутри – стойка с буклетами и автомат по продаже воды.

– Скажите, есть у вас места?

В Интернете писали, что такие гостиницы типа общежитий всегда забиты туристами-дикарями. Они приезжают, нагруженные палатками и спальниками, останавливаются в городе на денек, чтобы пополнить запас консервов, и уходят в многодневные походы по тасманийским лесам. Я не надеялась, что для меня найдется койка здесь, в сливочно-шоколадном домике, где с кухни доносилось шкворчание яичницы; и поэтому, услышав ответ, глупо переспросила:

– Правда?

Рыженькая девушка за стойкой охотно объяснила, что сейчас туристов не много, потому что зима. Есть отдельные комнаты, есть места в женском… как же они называются по-русски? Я ведь это слово вычитала когда-то в «Джейн Эйр». Порывшись в памяти, я выудила оттуда неуклюжее слово «дортуар». Воображение нарисовало вереницу узких кроватей и тазики для умывания с замерзшей за ночь водой. Немудрено, что места в дортуаре так дешевы. Отличный способ перекантоваться пару дней. А что заселение с двенадцати – так это не страшно. Как раз хватит времени прогуляться по городу.

Кухонные запахи заставили меня вспомнить, что в последний раз я ела, пролетая глубокой ночью над тропиком Козерога. Я спросила, есть ли тут поблизости кафе, где кормили бы хорошим завтраком. Девушка разложила передо мной листочек с картой города и провела ручкой короткую линию. Запомнить проще простого.

– Возьмите, – окликнула она меня, протягивая карту. – Она бесплатная. А вещи можете тут оставить.

Кафе находилось на причале, с которого открывался вид на безмятежную речную гавань, окаймленную на горизонте молочной полосой тумана. Внутри дощатого павильона, похожего на разноцветные дома-склады в Норвегии, пахло жареной рыбой. Пластиковые столы навевали мысль о дешевой забегаловке, однако цены в пересчете на рубли оказались почти ресторанными. В меню, написанном мелом на черной доске, значились сплошь морепродукты, половину названий я даже не знала. Чтобы не ломать голову, заказала «фиш-энд-чипс» и, произнеся знакомое по книгам туманно-альбионовское название, вновь ощутила себя за границей. Рассчитавшись скользкой клеенчатой купюрой, села у окна. Вдоль бетонного причала дремали на привязи катера и яхты, ухоженные, с броскими названиями на свежепокрашенных бортах. Кто владел ими – миллионеры, рыбаки с мозолистыми руками? Я стала украдкой рассматривать окружающих, пытаясь угадать, местные они или туристы. Лица были в основном европейские, женщины почти все без макияжа и одеты очень просто, по-спортивному. Волосатый детина с татуировкой во всё предплечье читал газету, рядом сидела семья с младенцем в коляске. Чуть поодаль сплетничали старушки с непокрытыми головами – одна кипенно-белая, другая лиловая, как репейник. Никто из них не смущался соседством, все выглядели по-курортному расслабленными, и яхты за окном дорисовывали иллюзию.