Читать книгу "Книжная жизнь Нины Хилл - Эбби Ваксман"

Нина пожала ему руку, улыбаясь в ответ. Ей всегда нравилась компания геев, поэтому приятно было узнать, что у нее, оказывается, есть такой родственник.

– А я – Нина, твоя одинокая гетеросексуальная тетя, что кажется невероятным.

– То, что ты одинокая, или то, что гетеросексуальна?

– То, что я – твоя тетя.

Он поднял руки:

– Но именно это проще всего объяснить. Со своей гетеросексуальностью ты, конечно, ничего поделать не можешь. А одиночество, скорее всего, твой собственный выбор, потому что ты очень красивая. Или у тебя ужасный характер?

– Отвратительный, – сказала Нина.

– Ну, тогда тебе придется поработать над ним, чтобы мы стали друзьями, потому что я совершенно не терплю несносных людей.

– Я тоже.

Это, казалось, привело его в восторг.

– Очередное сходство! Здорово! Удивительная вещь – генетика.

Нина потянулась к своему кофе:

– Не хочешь ли ты что-нибудь съесть? Мы все-таки в кафе.

– Конечно! – воскликнул он. – Я совсем забыл от воодушевления. Сейчас вернусь.

Он поднялся и отправился за едой. Нина смотрела, как он очаровывает девушку на кассе, пожилых супругов-туристов, стоящих за ним в очереди, и ждущего кого-то парня, тоже, предположительно, гея. В отличие от нее, в Питере было что-то… открытое. Нина поймала себя на том, что улыбается ему, когда он вернулся.

– Ты тоже воодушевлена? – поинтересовался он и обхватил себя руками. – Я просто в восторге. Когда Сарки позвонил, я подумал, что наступило Рождество. Ты точно попадешь в мой учебный план.

– Сарки? Ты имеешь в виду Саркасяна, поверенного?

– Да, мы его так называем.

– Вы часто его видите?

– Чаще, чем ты можешь подумать. Боюсь, ты унаследовала очень запутанное семейство. Ты поела? Тебе потребуются все твои умственные ресурсы.

– О, – слабо сказала Нина и потянулась к кофе. – Я была не голодна.

– Вот, съешь половину моего панини. Целый никому не нужен, – он огляделся и заметил парня, который улыбнулся ему ранее. – Кажется, ты ему приглянулась.

– Нет. Ему приглянулся ты, – ответила Нина, взяла у него половинку сэндвича и откусила кусок. По подбородку потекло песто, и Питер протянул ей салфетку.

– Вовсе нет, но это не имеет значения. Я занят.

Нина хихикнула:

– Правда?

Питер кивнул:

– Я помолвлен.

– Как старомодно с твоей стороны!

– Вот в чем штука, – сказал ее племянник. – Я старик в молодом и, признаем, сногсшибательном теле. Я родился пятидесятишестилетним. Мне очень трудно было быть ребенком, а потом подростком. Я терпеть не мог свой возраст. Только сейчас я чувствую, что становлюсь тем, кем должен быть, а именно профессором средних лет, с заплатками на локтях, преподающим антропологию.

Нина посмотрела на его пиджак и подняла брови.

Он скорчил рожу.

– Хорошо, на этом пиджаке их нет, но я могу найти тот, на котором есть, или пришить заплатки к этому, или еще что-нибудь придумать. Суть не в этом, я ношу заплатки на локтях все время, даже когда я голый, выражаясь метафорически, – сказал он, пожимая плечами. – Но я на самом деле профессор Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, и возраст у меня правильный, мне тридцать три. Еще не в самом расцвете, но уже близок.

Внезапно на его лице отразилось беспокойство.

– Ты понимаешь, о чем я говорю, или мои слова кажутся тебе бредом?

Нина покачала головой:

– Нет, я прекрасно понимаю. Мне и самой кажется, что я должна была родиться в XIX веке или в Англии до Первой мировой. Носить чайное платье с завышенной талией, сидеть у окна и смотреть на проезжающие кареты.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать девять. Я твоя тетя, но я младше тебя, как это возможно?

Питер посмотрел на нее долгим взглядом, потом нахмурился:

– Когда у тебя день рождения?

– 30 июня.

Он присвистнул:

– Вот блин. Это все усложняет.

Нагнувшись, он стал копаться в большом коричневом кожаном портфеле, которым явно пользовался ежедневно. Наконец он нашел, что искал, и развернул это на столе – длинный заламинированный листок бумаги, покрытый какой-то схемой. Очень запутанной.

– Ты это заламинировал? – спросила Нина. Не то что бы ей не нравился ламинатор – нравился, и она сама часто ламинировала случайные кусочки красивой ткани или бумаги, чтобы использовать как закладки. – Такие ровные края.

– Спасибо. Никто еще не замечал мои края.

– Очень красивые края, – Нина улыбнулась. – Но я все еще не понимаю, зачем ты это заламинировал… Что это?

На лице Питера появилось удивленное выражение.

– Это мы. То есть наша семья. Я это заламинировал, чтобы использовать на лекциях, как образец построения диаграммы родства.

– Диаграммы родства?

– На Западе мы называем это семейным древом, но во многих культурах степени родства простираются далеко за пределы ближнего круга родственников.

– Ага, – сказала Нина, не зная, что еще ответить.

– Однако, – сказал Питер, указывая на отдельные пункты схемы, – эта диаграмма довольно поверхностная, но при этом обширная, что делает ее интересной.

Заметив озадаченное выражение ее лица, он продолжил:

– Не исключено, что только для меня. В нашей семье очень много матримониальных связей, поэтому она может послужить хорошим примером того, как влияет на отношения между людьми изменение юридического статуса. Или, возможно, не влияет.

Он явно говорил серьезно, но потом посмотрел на нее и ухмыльнулся.

– А теперь мне придется все переделывать, чтобы добавить тебя, и даже хорошо, что ты незаконнорожденная, без обид. Я смогу использовать пунктирную линию!

– Я не обижаюсь. Можешь просто обрисовать мне картину в целом? Я все еще не понимаю все эти семейные связи, – объяснила Нина, жалея, что не взяла блокнот. – Мне сложно во все это поверить.

Питер кивнул, допивая кофе, и сказал:

– Понимаю. Наверное, у тебя был шок.

Он достал из сумки маркер.

– Я пользуюсь такими же, – отметила Нина. – Они гораздо меньше текут.

– Это правда, и я поверить не могу, что мы это обсуждаем. Представь, мы подружились бы, даже если бы не были родственниками. Хотя бы потому, что разделяем любовь к качественным канцелярским принадлежностям.

Он наклонился вперед и ткнул маркером в верхний край схемы.

– Итак, наверху у нас Уильям, а здесь, слева направо, три его жены. Главная причина того, что у нас такая большая семья, в том, что первый раз он женился в двадцать лет, а последний – в шестьдесят. От каждого брака у него есть дети, а большие промежутки времени между браками, понятное дело, означают, что успело родиться три поколения.