Читать книгу "Праведный палач - Джоэл Харрингтон"

Повышенные профессиональные стандарты, которые «Каролина» задавала для палачей, обычно вели к росту их жалованья, но само широкое влияние закона улучшило положение Франца Шмидта куда больше, чем разработчики кодекса могли вообразить. В течение одного поколения после введения «Каролины» по всей империи резко возросло число арестов, допросов и наказаний. Количество казней также взлетело до небес, в некоторых местах превысив более чем на 100 процентов – а если включить сюда статистику охоты на ведьм, то во много раз – среднее значение за предыдущие полвека, создавая огромный спрос на подготовленных палачей. Среднее число казней в 40-тысячном Нюрнберге, равное девяти в год при жизни Майстера Франца, было самым высоким на душу населения среди городов империи. В других крупных судебных округах наблюдался аналогичный уровень активности. Генрих Шмидт сам совершал в среднем около десяти казней в год во время службы в более густонаселенном княжестве-епископстве Бамберг, а в еще более крупном соседнем маркграфстве Бранденбург-Ансбах это число вырастало почти вдвое[58].

Чем объяснить такой скачок количества преступлений и наказаний? Высокий уровень безработицы и инфляции, который толкал людей к воровству и насилию, конечно, сыграл свою роль в подъеме волны преступности времен Франца Шмидта. Но самой веской причиной расцвета судебных преследований стала, как это ни странно, сама «Каролина». Да, новый кодекс имперского права предполагал разнообразные улучшения. Но, как и многие благие реформы, «Каролина» вызвала непредвиденные последствия, которые в ряде случаев беспрецедентно обострили ситуацию. Во-первых, новый кодекс невольно дал населению возможность манипулировать местными властями, особенно в делах печально известной охоты на ведьм, когда толпа или даже отдельные лица могли потребовать судебного преследования подозреваемой, которую в случае обвинительного вердикта ожидала смертная казнь. Во-вторых, попытка «Каролины» устранить тиранию и «излишнюю» жестокость уголовного преследования привела к обратному эффекту в отношении пыток – так называемой последней надежде дознавателя. В некоторых судебных округах, например в Нюрнберге, более строго соблюдались ограничения «Каролины» на применение пыток. В других же местные власти парадоксальным образом восприняли многочисленные указания и ограничения имперского кодекса касательно надлежащего использования «особого допроса», а именно как доказательство необходимости физического насилия в ходе разбирательства.

В то же время другой раздел «Каролины», который должен был предотвратить рецидивы преступлений, невольно стал причиной казни многих рецидивистов – часто за мелкие преступления против собственности, такие как кража, которая раньше не привела бы их на виселицу. Как такое случилось? Чтобы воспрепятствовать рецидивам, «Каролина» устанавливала шкалу наказаний по возрастанию: публичная порка за первое преступление, изгнание – за второе, а в случае возвращения изгнанного преступника и осуждения за третье преступление – казнь. Этот безальтернативный перечень вариантов наказания подталкивал местные органы власти к трагическим последствиям. Например, из общего числа смертных приговоров в немецких землях казни за преступления против собственности ранее составляли менее трети случаев, но при жизни Франца Шмидта на них стало приходиться почти семь из десяти кровавых актов правосудия[59].

Такая на первый взгляд необъяснимая суровость была в меньшей степени вызвана общим ужесточением и в большей – глубоким разочарованием в эффективности существующих наказаний. Большинство воров, которых Майстер Франц повесил за время своей службы, имели длинный перечень судимостей, включая многочисленные тюремные заключения, различные телесные наказания и высылки. Лишь изредка случалось, что порка, болезненная и унизительная, или изгнание из города – типичные наказания за преступления, совершенные впервые и повторно, – давали желаемый результат. После того как взрослый Майстер Франц публично высек двух братьев-подростков, «воровавших кое-где на рынках», они действительно исчезли из криминальных хроник Нюрнберга[60]. Чаще, однако, публично униженные и изгнанные правонарушители, теперь навсегда отрезанные от своего социального окружения и родных, просто возвращались к единственному образу жизни, который был им знаком, и продолжали красть в другом месте, часто поблизости от городских стен или даже в самом городе.

Очевидная неэффективность изгнания за ненасильственные преступления побудила некоторые европейские государства перейти к более надежному способу избавления от воров и других нежелательных лиц, известному как «высылка». Но отправка лиц девиантного поведения за океан не подходила германским государствам, не имевшим выхода к морю, таким как Нюрнберг и княжество-епископство Бамберг, – у них не было ни флотов, ни иностранных колоний. Герцог Баварии ненадолго убедил город Нюрнберг поэкспериментировать со своими осужденными ворами, отправляя их на генуэзские галеры. Но через пять лет бережливые правители города пришли к выводу, что начинание не оправдывает себя. Принудительное зачисление в императорскую венгерскую армию было еще одной часто предлагаемой мерой, но, по-видимому, она также не прижилась[61].

Сегодняшнее решение этой проблемы – высылка без перемещения или продолжительное заключение под стражу – предполагало концептуальный прорыв в понимании вопроса и поэтому не находило поддержки. Большинство государственных сановников полагали, что длительное заключение – кроме случаев, когда речь идет об опасном безумии, – слишком дорого и слишком жестоко. Чуть позже, в XVII веке, станет популярным работный дом – предшественник современных тюрем, – в основном потому, что его будут назойливо расхваливать как финансово выгодное предприятие. Но нюрнбергское начальство Франца Шмидта точно просчитало, что такое учреждение по факту станет бюджетной дырой, и потому противилось новому веянию еще целое столетие[62]. Вместо этого оно обратилось к якобы более эффективному наказанию в виде заковывания подростков и юношей в цепь за попрошайничество и воровство, распространенному преимущественно во Франции. Эти заключенные, известные как Springbuben или Schellbuben (жулики с кандалами на ногах и с колокольчиками на шляпах), как правило, приговаривались к уборке и ремонту улиц в течение нескольких недель, включая сбор и утилизацию продуктов жизнедеятельности и прочего мусора. Подобно изгнанию, такое наказание отваживало далеко не всех молодых воров от новых преступлений, как заметит позже Майстер Франц, когда многие из этих бедолаг предстанут перед ним на эшафоте[63]. Не видя иного способа справиться с рецидивистами и прочими «неисправимыми» мелкими преступниками, правительственные чиновники второй половины XVI века стали все чаще обращаться к «последнему средству» в виде повешения.