Читать книгу "Толстый на кладбище дикарей - Мария Некрасова"

– Докажи!

По лицу его видно было: жульничает, и еще как, только семилетнему парню не по силам предъявить доказательства, и Петруха беззастенчиво этим пользуется.

Остальные игроки с интересом наблюдали действо. Пацан рассеянно хватал карты на столе, разглядывал и клал назад. Его недоумевающая физиономия кривилась все сильнее с каждой картой и ясно было: сейчас разревется.

– Тебе чего? – Петруха, наконец, заметил Тонкого. Остальные игроки заинтересованно подняли головы. Кроме младшего: этот еще пытался понять, как его надули.

– Дрова куда кинуть? И это… Отец велел тебе подойти с фонариком.

Петруха кивнул Тонкому под ноги. Сашка, наконец, разглядел, что стоит не просто у стены, а у печки, рядом с которой уже свалена небольшая стопка дров. Присел на корточки, положил дровишки. Петруха самодовольно скрестил руки на груди и разглядывал Тонкого сверху вниз. Наконец, неторопливо с расстановкой проговорил:

– Велел – подойду…

Как будто хотел сказать еще: «А тебя не спрошу», – но передумал. При этом он продолжал сидеть, скрестив руки на груди, и пялиться на Тонкого. Типа: «У тебя все?» или «Что еще за Кент к нам пожаловал?» – неприятно, в общем. И в карты этот Петруха жульничает… Нет, Тонкий и сам может пожухлить, если играет с Ленкой или бабушкой. Они тоже не вчера родились: замечают, заставляют переходить, а потом жульничают сами… Ленка еще любит щекотаться в качестве наказания. А Петруха жульничал подло, зная, что мелкий не сможет ни доказать, ни по шее…

По шее, конечно, лучше всего. По шее таким и надо при первой же встрече без лишних слов. Но как-то неспортивно это, господа… На пробу Тонкий резко встал, задев головой маленький столик. Столик не упал, а всего-навсего накренился, но карты: и кон, и отбой дружно съехали на пол. Теперь Петруха не закончит свою нечестную партию. Как ему это понравится?

– Ой, прости, нечаянно! – Тонкий сделал такие невинные глаза, какие Ленка делает, когда получает двойку. Петруху аж перекосило: с такой гримасой киношные люди бегут взрывать дома и в туалет. Но ничего, промолчал, видимо, решил, что несолидно это: лупить человека за опрокинутый стол. Младшие тут же бросились подбирать карты.

– Ты откуда такой выискался? – Нашел Петруха нужные слова: вроде вопрос, как вопрос, а звучит обидно.

Сказать бы сейчас: «Из Москвы», получить по морде, дать в глаз и гордо уйти со своей сатисфакцией. Но у тети еще машина недочинена. Жаль.

– Мы тут отдыхаем. Тетя поехала за водой и заглохла, твой отец чинит на дороге.

От так! Мы отдыхаем, а кто-то на нас работает, гы-гы.

– Заглохла, говоришь… Ой!

Толстый, до поры сидевший у Сашки за пазухой, почуял запах кухни и высунул морду на свет: здесь кормят? Петруха, не ожидавший от гостя сюрпризов, слегка растерялся. Хороший повод поиздеваться.

– Это Толстый, он не кусается!

– Я и не боюсь. – Смутился Петруха. Вроде, никто его в крысобоязни не обвинял, а все равно получилось неловко. Он даже резко переменил тему:

– Отец, говоришь, звал с фонарем?

– Угу.

– А ты чего?

– Тете помогу, дрова таскать.

Петруха солидно кивнул: одни чинят машину, другие таскают дрова, все справедливо, все довольны. Он нашарил на полке фонарь и вышел первый. Тонкий – за ним.

– Сколько у тебя братьев? – спросил он уже спокойно из чистого любопытства.

– Тебе-то что? – буркнул идущий впереди Петруха, но тут же спохватился:

– Восемь братьев и Ленка…

– Бип!

– Да, она. – Петруха потер коленку, в которую врезалась девчонка на велосипеде. – А у тебя?

– А у меня только Ленка, но достает она покруче восьмерых братьев, – честно ответил Тонкий.

Петруха вежливо хохотнул:

– Моя – тоже! – Первый вышел на улицу и шмыгнул за калитку.

Тетя рубила дрова, Ленка сидела на бревнышке и чертила палочкой по земле. Взмыленный Федька собрал солидную стопку наколотых дров и сейчас пытался поднять всю разом. Стопка разваливалась, Федька солидно по-взрослому чертыхался, но попыток не оставлял. Тонкий подошел помочь.

– Весело тут у вас! – Он сгреб половину дров, предоставив Федьке вторую, и понес.

– Ага! Обхохочешься! Что с машиной? – Похоже, парень обиделся.

– Ты чего?

– А ты чего?

Разговор начал походить на перебранку в песочнице.

– Извини, я сказал, что думал. Что с машиной – не знаю, я с тетей так и не поговорил, а Петруха с фонарем убежал быстро, мы тоже поболтать не успели.

Тонкий шел по коридору, Федька сопел сзади.

– Строгая она у тебя, – выдал он на середине коридора. – Вошла на кухню, ни «здрасьте», ни «до свиданья», сразу: «Я – дрова колоть. Федя, идем поможешь».

Тонкий кивнул:

– Да, это она может!

– У нас была такая воспиталка, но она круче была. Разговаривала командами: «Ко мне!», «Сидеть!» Мы ее звали Полканом.

Тонкому стало обидно:

– Да нет, она вообще-то нормальная. Опер она, поэтому…

Федька шмыгнул носом:

– Знаю, профессиональная деформация.

– Что?!

«Вот так, – подумал Тонкий, – и подрастает смена. Детсадовские воспиталки разговаривают командами, а дети относятся с пониманием, потому что знают такие умные слова…»

– Нам батя в газете прочитал.

– А-а.

– Долго плевался еще, говорил, что брехня. – Федька остановился посреди коридора, изображая отца, откашлялся и важно басом произнес:

– Я хоть и завгар, но на детях не срываю. Даже не ругаюсь при них, тудыть-растудыть!

Тонкий захихикал:

– Завгар – это заведующий гаражом?

– Ага!

Они, наконец, добрались до кухни. Федькины братья оставили карты и организованно топили печь. Вчетвером это было не так уж просто: печь одна, пацанов четверо, у каждого по две руки, и всем хочется поучаствовать. Старший, лет восьми, кидал поленья в печку. Другой, чуть помоложе, шерудил внутри кочергой. Из печки время от времени вылетали ошметки золы, и тогда старший солидно ругался:

– Осторожно ты, дом спалишь!

Остальные подавали дрова. Тонкий с Федькой шмякнули полешки на пол. Старший парень посмотрел на Тонкого, потом на дрова и оценил:

– Хорош!

Федька кивнул:

– Пойдем, Сань, тетю твою остановим. А то она как пришла, так и рубит, и рубит…

Тонкий подумал, что за то время, пока тетя здесь, можно было срубить весь запас дров, каким бы он ни был, и половину избы.