Читать книгу "Мурка, Маруся Климова - Анна Берсенева"

– Я думала, у тебя это солнечный удар был, Сережа, – еле слышно сказала Анна Александровна. – Помнишь, у Бунина рассказ?

– Я сначала тоже так думал, – помолчав, ответил он; голос прозвучал глухо. – Но довольно быстро понял: нет, иначе. Не солнечный удар, не любовь – наваждение, больше ничего. Я ведь каждое утро просыпался и думал: может, мне это все приснилось? И сразу: нет, не приснилось, но, может, этого больше нет, может, кончилось?.. А потом ее видел и понимал: ничего не кончилось, не выбраться мне из этой трясины. И все восемь лет так... Если б ты знала, как я себя ненавидел, последним ничтожеством чувствовал! Но оторваться от нее не мог. Как не свихнулся, не знаю. Понимал, что любви и помину нет, но скажи мне кто-нибудь: если еще хоть раз в постель с ней ляжешь, то сразу после этого тебя молния поразит, – и точно знал, что отвечу: пусть поражает. А почему так, непонятно. Прости, Анюта, не надо тебе об этом...

– Лучше говори, чем в себе держать...

– Не знаю я, что лучше. Одно знаю: каждый день должен Богу свечку ставить, что это кончилось. Хоть богомолец из меня сомнительный, – усмехнулся он. И добавил чуть слышно: – Я тебя люблю, Анюта. И всегда любил. Ты мне вправе не верить, но это так. Я как будто домой вернулся. Не в физическом смысле, вот в эти стены, а больше... Это непонятно?

– Это понятно, Сережа. – Анна Александровна улыбнулась.

– Ты чему смеешься? – тут же спросил Сергей.

– Твоему учительскому тону. Ты как будто аксиому какую-нибудь студентам закончил доказывать и спрашиваешь, какие будут вопросы.

– Аксиому не надо доказывать. Это истина, не требующая доказательств. Так что в принципе ты права, как раз аксиому я только что и изложил. Такой уж у меня примитивный математический ум. Даже в любви признаюсь по правилам. Скучно тебе со мной разговаривать, а, Анютка?

Он явно повеселел: интонации страстного отчаяния исчезли из его голоса и зазвучали совсем другие, невозможно нежные.

– Конечно, скучно! – засмеялась Анна Александровна. – Ты же знаешь, с мужчинами я разговариваю только о высоком искусстве, а с тобой...

– А со мной, если разговаривать скучно, давай чем-нибудь другим займемся, – заявил Сергей. – Чем-нибудь менее осмысленным.

– Сережа, ты что, перестань! Ну зачем мы на кухню вышли? Лучше бы я тебе в постель чаю принесла! Маруся вот-вот вернется, а ты...

– Если до сих пор не вернулась, то вот-вот не вернется. Наверное, перестала как ежик в клубок сворачиваться и общается наконец с одноклассниками. Пойдем тогда в спальню, раз здесь боишься, только поскорее, а?..

– Я не боюсь, я...

– Если бы ты знала, как я тебя люблю, родная моя... Если бы у меня слова были, так тебе это сказать, как оно на самом деле есть!

– Я и без слов, Сережа...

Голоса их затихли, слышно было только дыхание – прерывистое, страстное, общее. Маруся зажмурилась и на цыпочках попятилась к двери.

Глаза она открыла, только снова оказавшись на лестнице.

«Это правда. Наваждение у него кончилось. А я осталась. Куда ему меня теперь девать? Он же порядочный. – Мысль о Сергеевой порядочности почему-то показалась такой болезненной, как будто в этой очевидной истине, в этой аксиоме было что-то оскорбительное. – Не надо мне ничего! – Маруся чуть не выкрикнула это. – Вернулся домой, ну и хорошо. И незачем меня за собой тащить. Что я, инвалид?»

Она потрясла головой и, набрав побольше воздуха, как перед прыжком в воду, решительно нажала на кнопку звонка.

– Я ключи забыла, – сказала она, когда не сразу, минут через десять, Анна Александровна открыла дверь. – Извините, что разбудила.

Маруся зажмурилась и потрясла головой. Вечно ей вспоминалось что-нибудь неподходящее! Хотя к чему не подходящее? К смутным разводам на потолке, к поблескиванию цирковых костюмов, к одиночеству? Ее жизнь складывалась так, что вспоминать можно было когда угодно и о чем угодно. Никакое воспоминание не выглядело печальным в сравнении с действительностью.

«И нечего раскисать, – сердито подумала Маруся. – Что уж такого страшного? Да мне вообще везет! Толю в ту самую минуту встретила, когда поняла, что от Ермоловых надо уходить. Разлюбила тоже сразу, как только поняла, что и от него уходить надо. Ведь правда в ту самую минуту разлюбила, даже нисколько не мучилась!»

Ей стало смешно оттого, что она подумала о себе такими вот словами – «нисколько не мучилась». Как о покойнице! Сразу пришли в голову истории про черный-черный дом, в котором стоит черный-черный стол, а на столе лежит что-нибудь еще черное-черное... Надо было просто представить, что происходящее в ее жизни – обыкновенная детская страшилка, и все сразу становилось легко и смешно. Маруся сама придумала такой способ не бояться и даже не чувствовать одиночества; она очень гордилась этим своим открытием.

Был еще один способ достичь такого же результата. Правда, его Маруся придумала не сама, но пользовалась и им тоже.

– Уже завтра утром все будет по-другому, – громко произнесла она. – Мне кажется, что все плохо, просто потому, что сейчас темно и ночь. А завтра утром станет светло и все будет хорошо.

Ее голос прозвучал в тишине цирковой гардеробной довольно беспомощно. Но все-таки прозвучал ведь!

Глава 4

Неизвестно, каким должен был оказаться новый день, хорошим или не очень, но утро этого дня было самое обыкновенное – тусклое осеннее утро. Окно гардеробной выходило на задний двор цирка; выглянув в это окно, Маруся увидела мокрые крыши каких-то вагончиков, в которых, приглядевшись, распознала клетки.

Это было не хорошо и не плохо. Это было необычно.

К счастью, туалет оказался рядом с гардеробной – Маруся не знала, можно ли ей бродить по запутанным переходам и коридорам одной. Неизвестно ведь, разрешают посторонним ночевать в цирке, или клоун Петр Иванович Сидоров привел ее сюда на свой страх и риск.

Вернувшись из туалета, она повнимательнее оглядела место своего неожиданного ночлега. Нет, все-таки эта маленькая комнатка и при ближайшем рассмотрении ничуть не разочаровывала! Даже наоборот. В шкафу, который Маруся, не сдержав любопытства, сразу же открыла, висело такое множество костюмов, что рассматривать их можно было, наверное, часами. Костюмы были фрачные, сюртучные, какие-то вроде бы охотничьи... Но главное, все они как будто бы только притворялись обыкновенными человеческими костюмами, а на самом деле в них было что-то совершенно необыкновенное. Если полоски, то не элегантно-безликие, а смешные, как у зебры. Если пуговицы, то величиной с тарелку.

«В них необходимости нет! – вдруг догадалась Маруся. – Они... просто так, вот что».

Это наблюдение показалось ей таким радостным, что она даже зажмурилась. Как будто стояла на пороге какой-то необыкновенной жизни. А может, так оно и было?

Во всяком случае, надеяться на это очень хотелось. Она снова вышла из гардеробной и отправилась куда глаза глядят, вот уж точно, как богатырь на распутье. Правда, дорогу выбирать особо не пришлось. Маруся просто пошла по длинному коридору, поворачивая на его бесчисленных поворотах и спускаясь по неизвестно куда ведущим лестницам. Ей все время казалось, что за очередным поворотом или на очередной лестнице ей встретится тигр, и сердце у нее замирало сладким страхом.