Читать книгу "Незнакомцы - Дин Кунц"

— Нет-нет! Обедать нам пока рановато, ведь я отведал лишь четыре «Жемчужинки», а сегодня воскресенье, — замахал руками Паркер. — Чем же прикажете нам заниматься после обеда? Слоняться по улицам? Так недолго и угодить в полицию. Да мало ли что еще может случиться! Нет-нет! Чтобы избежать тюрьмы и сохранить свое доброе имя, нам следует приступить к воскресному обеду не ранее трех часов. Лучше принесите нам еще вашего замечательного напитка и порцию кукурузных хлопьев, и побольше соуса, да погорячей. Да прихватите тарелочку зеленого лука, пожалуйста. И бутылочку пива для моего друга, ему нужно расслабиться.

— Пива не надо, — перебил его Доминик, — у меня пока есть.

— Нет, ты определенно меня пугаешь своей умеренностью, неисправимый пуританин. Нельзя же так долго смаковать пиво, оно ведь, верно, уже совсем теплое!

В другой раз Доминик, конечно же, оценил бы все эти забавные шуточки своего друга и не преминул бы, откинувшись на спинку стула, насладиться его экспромтом, но сегодня ему было явно не до шуток.

Официант бросился выполнять заказ, а Паркер, словно бы угадав мрачные мысли Доминика, еще больше подался вперед и, бросив взгляд на набежавшую на солнце тучку, вполне серьезно воскликнул:

— Хорошо, попытаемся напрячь свои мозги. Почему ты не рассказал мне обо всем этом раньше? Неделю, две тому назад?

— Мне было... мне было как-то неудобно, — промямлил Доминик.

— Ерунда. Чушь собачья, — нахмурился Паркер. — Давай попытаемся найти этому какое-то объяснение, тогда станет ясно, что делать. Не кажется ли тебе, что причиной всей этой ерунды стал стресс? Что ты переволновался в ожидании выхода в свет романа?

— Мне так казалось. Но теперь больше не кажется, — хмыкнул Доминик. — Если бы все объяснялось так просто, я хочу сказать, если бы дело было только в моем беспокойстве за судьбу книги, то разве вылилось бы это в столь необычное, навязчивое, безумное поведение? Ведь я уже блуждаю почти каждую ночь, но если бы все ограничивалось прогулками! А что делать с фокусами, которые я вытворяю во сне? Ведь я даже пытался заколотить гвоздями ставни! Это что — последствие беспокойства о своей карьере?

— Возможно, ты и сам не осознаешь, насколько серьезно тебя это тревожит, — возразил Паркер.

— Нет, это неубедительно. У меня нет особых оснований беспокоиться о судьбе книги, ведь все идет нормально. И не пытайся убедить меня, что ты всерьез веришь, что это мое беспокойство за «Сумерки» довело меня до полуночных блужданий. Разве я не прав?

— Ты прав, — согласился Паркер. — Это не причина.

— Ведь я забивался в шкафы и чуланы, чтобы спрятаться. А когда я проснулся в первый раз в гараже за печкой, то со сна мне почудилось, что меня кто-то ищет и непременно убьет, если найдет. А вчера меня разбудил собственный крик. Я кричал: «Не подходи! Не подходи!» А сегодня утром — этот нож...

— Нож? — насторожился Паркер. — Ты мне ничего не рассказывал о ноже.

— Я снова обнаружил себя утром лежащим за печкой. Опять спрятался туда. И у меня в руках был здоровенный нож, я взял его на кухне, когда спал.

— Для самообороны? Но от кого?

— На всякий случай... Мало ли кто на меня охотится...

— Так кто же, черт побери, на тебя охотится?

— Не могу себе представить, — пожал плечами Доминик.

— Мне это не нравится, — сказал Паркер. — Ты мог бы пораниться, и серьезно.

— Но это не самое страшное, что меня пугает, — заметил Доминик.

— Так что же тогда тебя пугает?

Доминик оглянулся: никто из сидевших на веранде не проявлял ни к нему, ни к его другу никакого интереса, хотя во время забавного разговора с официантом кое-кто и навострил уши.

— Так чего же ты боишься? — повторил свой вопрос Паркер.

— Я боюсь... я боюсь зарезать кого-нибудь еще, — выдавил из себя Доминик.

— Ты хочешь сказать, что во сне можешь взять нож и пойти кого-нибудь убивать? — с недоверием уточнил Паркер. — Это невозможно. — От волнения он залпом осушил бокал. — Боже мой, что за театральные настроения! К счастью, ты не дошел еще до подобной сентиментальной белиберды в своих романах. Расслабься, мой друг! Ты непохож на убийцу.

— Но я и не думал, что стану лунатиком.

— Ах, оставь этот бред! Все не так сложно. Ты не сумасшедший, сумасшедшие никогда не признаются в своем безумии.

— Мне кажется, мне стоит посоветоваться с психиатром. И обследоваться — на всякий случай...

— Обследоваться — согласен. Но выбрось из головы психиатра, это пустая трата времени. У тебя всего лишь расшалились нервы, однако не до такой уж степени.

Тем временем официант принес им еще чипсов, соуса, тарелку мелко нарезанного лука, пиво и пятую «Жемчужину» для Паркера.

Паркер отодвинул от себя пустой бокал, отхлебнул из полного, опустил горстку кукурузных хлопьев в соус, посыпал сверху зеленым луком и отправил это себе в пасть с чрезвычайно довольным видом, после чего, прожевав, изрек:

— Послушай, а не связано ли все это с тем, что стряслось с тобой полтора года назад?

— А что со мной стряслось? — вытаращился на него Доминик.

— Не прикидывайся, что не понимаешь, о чем я говорю. Когда я познакомился с тобой в Портленде шесть лет назад, ты был просто бледный, запуганный, забитый слизняк.

— Слизняк?

— Это так, и ты сам это знаешь. Нет, башка у тебя варила, ты был талантлив, но все равно — слизняк. И знаешь почему? Я скажу тебе. У тебя были способности и неплохие мозги, но ты боялся их задействовать. Ты боялся соревнования, неудачи, боялся успеха, вообще — боялся жизни. Ты был готов корпеть в одиночку, тихо-мирно, никем не замеченный. Одевался кое-как, говорил невнятно, боясь привлечь к себе внимание. Ты искал пристанища в ученом мире, потому что там меньше духа соревнования. Клянусь, ты был застенчивым кроликом, забившимся в норку и свернувшимся там калачиком.

— В самом деле? Если я был настолько мерзок, какого черта ты вдруг снизошел до дружбы со мной?

— Потому, мой тупоголовый олух, что я тебя раскусил. Я разглядел за твоей застенчивостью, за маской апатии и скуки нечто необыкновенное, какую-то изюминку. И это мог сделать только я, как теперь тебе известно. Потому что я вижу то, чего другие не видят. Потому что это дано лишь настоящему художнику: видеть то, чего большинство людей не замечают.

— И ты посчитал меня за кролика?

— Но ведь это было на самом деле так! Вспомни, как долго ты, например, собирался с духом, чтобы признаться, что пробуешь писать. Три месяца!

— Верно, в то время я действительно только пробовал!

— Но ведь у тебя все ящики письменного стола были забиты рассказами! Более ста рассказов, и ни один из них ты никуда не предлагал! И не только потому, что ты боялся отказа. Ты боялся еще и признания. Боялся успеха! Сколько времени пришлось мне вдалбливать в твою башку, что нужно послать парочку рассказов куда-нибудь на пробу?