Читать книгу "Хищник. В 2 томах. Том 2. Рыцарь "змеиного" клинка - Гэри Дженнингс"

Не подумайте, что я собирался разводить их, как породистых кехалийских скакунов. (Хотя, как я уже заметил, мои собственные рабы сильно выросли в цене за прошедшие годы и их действительно стало гораздо больше, однако размножались они самым естественным образом.) Нет, я собирался основать своего рода учебное заведение — купить много новых рабов, молодых, необученных, дешевых, а затем отдать их в обучение к моим собственным опытным слугам, чтобы потом со временем перепродать уже гораздо дороже, чем они обошлись мне.

Заметьте, едва ли я нуждался в прибыли. Comes Кассиодор-отец регулярно выплачивал мне из казны Равенны содержание и mercedes commensurate[151] за пост маршала; одни только эти доходы давали мне возможность жить в праздности и удобстве. А вдобавок к этому благодаря заботам моих слуг я накопил немало золота и серебра, получив их за чистокровных скакунов и те товары, которые производились в моей усадьбе. Но деньги эти не лежали дома мертвым грузом: управляющие размещали бо́льшую часть их у кредиторов в Новы, Присте и Дуросторе, в результате чего каждые восемь из вложенных солидусов приносили мне ежегодно один дополнительный солидус. Таким образом, я был весьма и весьма состоятельным человеком, почти таким же богатым, как, скажем, comes Кассиодор. Я не был скупердяем, склонным к накопительству, мне не на кого было тратить деньги и некому завещать богатство после смерти. Однако еще в первые дни своего пребывания в Риме я увидел, что там не хватает действительно хороших слуг, и понял, что смог бы ликвидировать этот дефицит, превратившись в торговца рабами. Итак, почему бы не попробовать себя в новом деле? Если оно принесет мне дополнительную прибыль, я не стану отказываться от нее.

Поспешу сказать, что Рим отнюдь не испытывал недостатка в рабах-мужчинах, женщинах и детях; их было полно. Чего действительно не хватало, так это хороших рабов. В прежние времена домашние хозяйства римлян состояли из огромного количества невольников — врачей, ремесленников, счетоводов, — но теперь, увы, все изменилось. И если прежде множество римских рабов были настолько способными людьми, что оказывались в состоянии заработать денег, чтобы купить себе свободу, или же вызывали у хозяев такое восхищение, что те отпускали невольников на свободу даром (кстати, многие потом становились знаменитыми гражданами Рима), то теперь ситуация изменилась к худшему.

В моем собственном поместье в Новы, как и везде в мире, невольники считались орудиями и инструментами труда. Казалось бы, вполне разумно сделать эти орудия острыми, искусными, подходящими для самой тонкой и сложной работы. Однако в современном Риме, как и в других городах Римской империи, эти орудия сознательно оставляли по возможности тупыми и грубыми. То есть рабов и рабынь практически ничему не обучали и не поощряли их развивать природные таланты. Очень мало кто мог подняться выше кухонного работника или хозяйской наложницы. Чужеземцам даже не давали возможности как следует выучить латынь, а ведь это было необходимо, чтобы понимать приказы, которые им отдавали.

Почему же римляне поступали следующим образом? Тому было две причины. Обе такие же древние, как и сам институт рабства, но только сейчас жители империи стали относиться к ним со всей серьезностью, даже слишком серьезно. Итак, во-первых, хозяева рабов, понятное дело, привыкли пользоваться хорошенькими рабынями. Это, естественно, привело к тому, что свободные мужчины пришли в ужас от того, что их женщины могут так же дерзко вести себя в жилищах рабов. Таким образом, они прилагали все усилия, чтобы рабы оставались грубыми, невежественными, а не привлекательными и не вызывали у римлянок благосклонности. Вторая причина была неотъемлемой частью самого института рабства. Количество рабов в Италии превосходило число свободных граждан, а потому рабовладельцы прекрасно понимали: если невольники станут по уровню развития выше домашних животных, то они смогут вскоре осознать, что их больше, и поднять восстание против своих хозяев.

Еще совсем недавно римский Сенат обсуждал предложение одеть всех невольников в одинаковое платье — ну все равно как шлюх заставили носить желтые парики. Это даст возможность женщинам, полагали сенаторы, избежать ошибки при виде симпатичного, правильно говорящего на латыни раба, не принять его ненароком за свободного человека, а стало быть, и не возжелать его объятий. Но это предложение провалилось, и тут сыграл свою роль страх перед рабами. Если все они будут одеты одинаково, то легко смогут определить, сколько их и как мало по сравнению с ними хозяев. Однако всех невольников уже и так связывало нечто общее, против чего никто и не думал возражать: их широко распространившаяся приверженность христианству, — что очень беспокоило сенаторов и всех остальных римлян.

(Здесь я должен внести определенные коррективы в свое прежнее заявление. Да, самые высшие и самые низшие слои римского общества — я имею в виду свободных людей, — как я уже говорил, и впрямь легкомысленные язычники, еретики или же из числа тех, кто вовсе ни во что не верит. Но я ошибся, утверждая, что Рим христианский «только в середине». Я не упомянул о рабах. И сейчас хочу исправить это упущение.)

Всем известно, что христианство впервые нашло в Риме поддержку как раз у представителей этих несчастных и презираемых низших слоев общества и с тех пор стало любимой религией рабов. Теперь эти невольники, несмотря на то что их привозили из далеких стран (взять хотя бы нубийцев и эфиопов, которые в диких землях своей родной Ливии наверняка поклонялись странным, совершенно невообразимым божествам), сразу же и всем сердцем обращались к христианству. Рабы, подобно торговцам, быстро привыкли к этой вере, потому что видели в ней выгодную сделку. За хорошее поведение в этой жизни им обещали достойную награду в загробной — а на что еще могли надеяться простые рабы? Однако свободные римляне, какой бы веры они ни придерживались, неизменно беспокоились, что христианство может каким-то образом объединить рабов и однажды подтолкнет их к массовому восстанию.

Ну, я-то понимал, что их опасения напрасны. Христианство учит, что чем хуже человеку здесь, на земле, тем лучше ему будет на Небесах. Так что эта религия проповедует, что рабы должны всегда оставаться рабами — смиренными, покорными, униженными, никогда не стремящимися улучшить свое скромное положение. «Слуги во всем подчиняются своим хозяевам». Понятно, что чем больше среди христиан рабов, тем меньше шансов, что ими когда-либо перестанут руководить. Что же касается другого извечного страха римлян — дескать, свободные женщины захотят сделать своими любовниками рабов-мужчин, — то я знал, что никакой закон, никто и ничто в целом свете просто не в силах помешать этому. Я мог бы объяснить римскому Сенату и всем остальным свободным гражданам Рима, что они, образно выражаясь, гоняются за тенью осла. Если какая-нибудь женщина возжелает развлечься с каким-нибудь мужчиной, она непременно это сделает. И пусть на рабе будут надеты особое платье или ужасный парик, или он окажется черным и уродливым нубийцем, или даже будет заключен в клетку и прикован к стене в ужасной тюрьме Рима Tullianum[152], это ее не остановит: если женщина захочет какого-то мужчину, она его получит.