Читать книгу "Ликвидатор с Лубянки. Выполняя приказы Павла Судоплатова - Николай Хохлов"

– А если вы уйдете обратно, то будете потом поддерживать связь с НТС?

Я ответил, что да, но не в самом Советском Союзе. Буду стараться связываться с НТС при выездах за границу.

– А вы хотели бы получить помощь от наших людей в организации такой связи?

– Ни в коем случае, – категорически отрезал я. – Если будут какие-то общие этапы, НТС сумеет скоординировать с вами здесь, на Западе. На связь с иностранной разведкой я никогда не пойду.

Американцы опять, как и накануне, стали выходить в другую комнату посовещаться. Потом Поль заявил: «Мы просим вас придти завтра. Опять сюда. Может быть, мы уже получим ответ от нашего начальства». Я переглянулся с Околовичем. Он склонил голову набок и слегка пожал плечами, как бы говоря: «Решайте сами. Я не знаю».

– Хорошо. Я приду и завтра, – ответил я.

– Мы выйдем вместе, да? – спросил меня Околович.

Мы поднялись, и Леонард вдруг сказал:

– Я хочу задержать у себя ваш австрийский паспорт. Дайте мне его, пожалуйста.

Я оторопел. Напряжение целого вечера было уже готово вырваться в бурную тираду, выражающую мое мнение о поведении «союзников». Околович опередил меня:

– Здесь я буду категорически протестовать. Паспорт останется у Николая Евгеньевича. Да вы что, господа, в самом деле? Я лично дал ему свое слово. И своих слов я не нарушаю. Не давайте им паспорта, Николай Евгеньевич…

Другие американцы заговорили о чем-то по-английски с Леонардом. Он махнул рукой: «Хорошо, хорошо, из-за чего столько шума? Подумаешь, паспорт попросил…»

Мы кое-как распрощались и вышли на улицу. Поремский отпер машину и сел за руль. Околович устроился на заднем сидении. Я сел впереди, рядом с Поремским. Когда машина выехала на бульвар, Околович спросил меня:

– Николай Евгеньевич… А что, если они семью спасать не будут и обратно вас не выпустят? Что тогда будем делать?

Голос его звучал как предупреждение. Несколько секунд я не мог ничего ответить. Потом собрался с духом:

– Это так страшно, то, что вы говорите, что я не могу сразу подобрать ответ. Даже не знаю… Или, может быть, сегодняшняя встреча меня так измотала… И потом, разве мы можем сейчас что-нибудь изменить? До той поры, пока не выяснится их позиция?

– Да, – согласился Околович. – Сейчас пока многого менять мы не можем. Очевидно, придется и дальше идти на одном доверии. Но не нравится мне, как эти переговоры разворачиваются. Не так мы их задумывали.

– Давайте отвлечемся немного от всех этих проблем, – предложил Поремский. – А то действительно перестанем соображать, что к чему. Вы не хотели бы с нами поужинать, Николай Евгеньевич? Можно отъехать куда-нибудь за город и там безопасно посидеть с полчаса в ресторане. Как ты насчет ужина, Георгий Сергеевич?

Околович не возражал. Мы поехали за город. Поужинали в небольшом ресторане. К теме об американцах никто больше не вернулся. Хотелось выбросить из головы все проблемы иностранных «союзников». Поремский рассказал, как в последние дни войны он попал в гестаповскую тюрьму и потерял было надежду когда-либо увидеть своих. Как потом все обошлось, война кончилась, и он благополучно встретился со своей семьей. Я понял намек. Потом Околович рассказывал эпизоды из своей жизни, когда ему тоже казалось, что все рухнуло и потеряно. И как потом, волею судьбы, все же находился выход. Припомнил и я несколько эпизодов из своей партизанской жизни. Потом они отвезли меня обратно во Франкфурт. У вокзала, перед тем как вылезти из машины, я спросил:

– Георгий Сергеевич, в среду агенты привезут оружие. Что же мы решили с ним делать?

– Когда? В среду? Ну, до среды еще есть время. Договоримся о встрече, и я заберу оружие к себе на квартиру. Как насчет завтрашней встречи с американцами? Хотите, чтобы мы тоже подъехали к Опере? Сразу уж и посмотрим, не едет ли кто за вами.

– Да нет, не стоит. Спасибо. За вами тоже могут следить. Не надо нам всем встречаться в одном месте. А то можем примелькаться кому-нибудь. Мы увидимся уже на квартире американцев.

Они уехали. Я побрел к себе в пансион.

Слова Околовича: «Что же мы будем делать, если и семью спасать откажутся и обратно не пустят?» – всплыли в моей памяти сейчас же, как только я проснулся в понедельник. Да. Предупреждение было важным, даже грозным. Действительно, что же я тогда буду делать? Уходить обратно, несмотря ни на что? Да, наверное. Бороться всеми возможными и невозможными средствами. Я мог бы и сейчас пойти обратно. Уже чувствуется, что переговоры могут привести нас к потере собственной инициативы. Но, с другой стороны, уйди я сейчас, ничего не будет спасено. Американцы потеряют доверие к НТС и к моей истории. Они не будут считать себя больше обязанными держать в строгом секрете историю встречи со мной. Вскоре Москва узнает правду. Яна попадет в лагерь, Алюшка – в детдом. Нет, пока я не имею права уходить. Придется держаться и выжидать, что же будет дальше. Предчувствие, появившееся в первый же вечер после встречи с Околовичем, не обмануло меня: моя собственная воля играла в разворачивающихся событиях уже второстепенную роль.

Днем я зашел в банк «Америкэн Экспресс». Перевод из Швейцарии пришел. В пять часов я встретил обоих агентов, передал им деньги на билет и разрешил ехать в Аугсбург. В семь я пересек площадь Оперы и завернул к деревьям сзади здания. Там уже стояла машина американцев. Был слышен шум работающего мотора. Задние фонари бросали на песок площадки смесь красно-белых пятен. За рулем сидел Леонард. Больше в машине никого не было. Леонард поздоровался со мной очень вежливо, почти дружелюбно. Мы поехали по узкой, кривой улице, вдоль трамвайной линии.

– Мы едем сегодня в другое место? – поинтересовался я.

– Нет. На ту же квартиру. Только для осторожности покрутим сначала по улицам.

В квартире никого, кроме охранников, не было видно. Двери в другие комнаты были закрыты.

– А где же Околович и Поремский, – спросил я, проходя за Леонардом в кабинет.

Он показал мне гостеприимным жестом на диван:

– Садитесь. Лучше, если мы поговорим сначала вдвоем, вы и я. А они подъедут попозже. Дело в том, что решение по вашему делу придется, по всей видимости, принимать мне. Расскажите-ка мне все сначала. А то вчера нас все время прерывали. И коснитесь ваших планов на будущее. Это очень важно.

Как бы предвидя, что возражений с моей стороны не последует, Леонард стал устраиваться для слушания долгого рассказа. Он снял пиджак и бросил его на тумбочку в углу. Галстук-бабочка, серый с черным горошком, резко выделялся на ослепительной белизне рубашки и заставлял Леонарда походить больше на джазового музыканта, чем на сотрудника серьезной службы. Я размышлял, что правильнее сделать. Отказаться говорить и ждать прихода нтс-овцев? С другой стороны, что, если он, правда, должен принять решение и хочет выслушать меня внимательно?

– Хорошо, – сказал я. – Только, пожалуй, ничего нового я вам не сумею открыть. Мне придется остаться все в тех же границах.