Читать книгу "На стороне ребенка - Франсуаза Дольто"

Символически Люсьен вновь проделала эту дорогу, чтобы привести всех, кто имел к этому отношение, всех участников этой драмы к тому месту, где все остановилось. Часть ее жизненных потенций была заторможена невыговоренной речью и тормозила в ней право на жизнь как в ее индивидуальности, так и в ее сексуальной идентификации как старшей сестры.

В конце концов, кризис всегда вызывается непроговоренностью и искаженным пониманием происходящего. Например, маленький Клод, он плохо понял, что происходит: говорили-то о мальчике, который являл собой ту самую модель существования, что была и его моделью: этот малыш Эктор, «большой мальчик», бегает и ходит, мелькает перед глазами, именно таким хочет стать и Клод. Клод, он еще младенец, но именно те «большие мальчики», что окружают его, и являют для него тот образ, который он хочет воплотить в своем собственном взрослении. Но вот оказывается, что это взросление может одновременно спровоцировать и смерть отца. Клод пришел в отчаяние. И тут я тогда сказала: «Но это же не ты… Это Эктор видел такой сон о своем папе, и его папа – не твой папа, ты же не видишь такие сны о своем папе». И тут же Клод вернулся к собственному образу и собственной индентификации.

Это пример тех превентивных мер, которые мы проводили в Мезон Верт. И матерям Эктора и Люсьен никогда не придется обращаться больше к психиатру ни по поводу своей дочери, ни по поводу самих себя.

Эта превентивная работа в особенности должна быть направлена на выявление родительской позиции по отношению к ребенку (на стадии его эмбриональной жизни) и образу, в котором ребенок предстает перед внутренним взором родителей и с которым родители вступают в контакт затем – при рождении и в первые месяцы жизни ребенка. Мне думается, что именно в этот период можно проводить еще более точную работу по демистификации и снятию «наследственных долгов». Потому что именно в этот период наиболее ясно прослеживается роль «врожденных идей» и «врожденных недоразумений». Именно эта ступень развития человеческой личности целым поколениям воспитателей казалась неуловимой, а значит – и не интересовала их. Еще и сегодня большинство взрослых не обращают внимания на этот период жизни своих детей. Поле для работы в первые месяцы жизни человека гораздо шире, чем в первые десять лет этой жизни, – те, о которых известно уже достаточно много.

Случай, представляющий действительный интерес и позволяющий уловить тот живой, неумирающий в ребенке «язык», что интегрирован в нем, и к которому ребенок, нуждающийся в этой поддержке, обращается вновь, чтобы обрести себя в себе самом. Это язык в самом широком понимании этого слова.

У нас в Мезон Верт есть небольшой бак с водой, стоящий на высоте двух ступенек. За два года нашей работы мы ни разу не видели, чтобы дети играли с машинками на второй ступени около бака. И вот восемнадцатимесячная девочка залезает туда, с трудом затаскивает машинку, зажав ее между коленками, и сталкивает ее оттуда: бум-бум-бум. И продолжает в том же духе. Совершенно не подражая ей, ее трехлетний брат в другое время затаскивает туда грузовик и сталкивает его со ступенек точно таким же образом. И брату, и сестре так было надо. Я наблюдаю и вижу, что родители, а в особенности папа, приходят в ярость от той игры, которую придумали дети, хотя игра эта никому не мешала. Так реагировали только они. Я спросила у мамы: «Когда дети были маленькими и были в коляске, вам надо было спускаться и подниматься с коляской по ступенькам?» – «И не напоминайте!» – она смеется, муж – тоже. Тогда я спрашиваю: «Помните вашу квартиру?» Муж в недоумении: «Почему вы спрашиваете?» – «Потому, – отвечаю я, – что вы раздражаетесь из-за того, что делают ваши дети, а ведь это никому не мешает». Тем не менее папа на грани того, чтобы просто запретить своим детям играть. Мама мне поясняет: «Мы жили в бельэтаже, и у нас была несносная консьержка, которая не позволяла мне оставлять коляску на… и без того тесном входе. Так что я, чтобы добраться до нашей квартиры, была вынуждена постоянно поднимать коляску на семь-восемь ступенек, а когда родился второй, в коляске стало двое детей, так что я сходила с лестницы… бум-бум-бум…» А муж – закатывал сцены: ругал и консьержку, и свою жену, которая не могла убедить консьержку, что коляску надо оставлять внизу, что это бесчеловечно по отношению к ней. Точно так же, как он ругался и злился тогда, сегодня он готов был буквально изничтожить своих детей. В конце концов семья переехала, они нашли квартиру в доме с лифтом и низким первым этажом: теперь-то они живут в таком доме, где поднимать и спускать на себе ничего не нужно. «Вот этого-то и не достает вашим детям, – сказала тогда я родителям. – Вот что они делают». Малышка слышала это «бумканье» в свои первые 3–4 месяца, а ее брат – все свое младенчество. И они на своем языке, с помощью этих машинок, «возвращали» ту, свою с матерью, безопасность: бум-бум-бум, вниз, и снова подняться, и снова бум-бум, бум… Эти двое детей не играли, а в самом деле переживали необходимое им состояние.

Движения, жесты, которые родителям кажутся незначительными, либо, наоборот, представляются невыносимыми, могут носить самый что ни на есть разоблачительный характер. Эти маневры детей с машинками не были бессмысленной игрой: они воспроизводили безопасность детей при матери. Нагоняи отца не производили на них никакого эффекта; стоило ему отвернуться, дети принимались за прежнее. Для них играть в «это» было важнее всего остального; они вновь обретали себя самих защищенных, свою безопасность, которая была им необходима, как защита, позволяющая противостоять переменчивым людским настроениям.

Перед нами наглядный пример того, как родители склонны подавлять и цензурировать своих детей в выражении ими себя, в проявлениях, которые сообщают о ребенке нечто очень для него важное, что родители обязаны понять.

Эти двое родителей в тот день узнали кое-что важное для себя, они поняли, что ребенок обретает чувство безопасности, когда воссоздает тот «язык», который он усвоил в общении со своей матерью, и что язык – это не только и не столько слово, язык – это способ жизни. Настоящее средоточие базовых ощущений – чувствовать собственную безопасность с самых первых месяцев жизни, и это может включать в себя то, что ребенок, пусть даже его за это ругают, воспроизводит, повторяет определенные ситуации. Это процесс интеграции и инициации в жизнь, и дети повторяют его на свой манер. Но для того чтобы это понять, это надо увидеть. Такую возможность и предоставляет Мезон Верт. И важно, что это происходит до того, как общество принимает или не принимает ребенка. На этой стадии не только нарушения у ребенка, но непонимания, недопонимания у взрослых – обратимы. Родители таким образом открывают для себя, что такое понимание мира их детьми. То, что они сначала принимали за тики, мании, каприз или глупость, то что их нервировало, открывает перед ними потрясающую сеть физических связей, которые образовались вокруг самых обыденных событий первых лет жизни ребенка, когда существование молодой супружеской пары обременено массой проблем. Отец, приходивший в ярость от бесконечного «бум-бум-бум» машинки и грузовика, в конце концов с облегчением расхохотался: «Мне бы в голову не пришло, что мой сын и моя дочь помнят о той лестничной комедии, и что все это – желание ее вернуть!»